Оценки хода СВО и их последствия для ВПО, как в России, так и на Западе, отличаются даже от самых полярных, любых  других, военно-политических оценок, своей крайней противоречивостью[1]. В том числе и прогнозы развития ВПО, которые делались задолго до начала СВО[2]. Это особенно наглядно проявилось не только в самом начале СВО, но и в дальнейшем на самых разных этапах. Яркий пример – вторжение ВСУ в районы Курской области, которое сначала было оценено Генштабом как «провокация» с использованием 300 военнослужащих, через несколько дней, - более 1000, еще через несколько дней – уже более 11 тысяч солдат ВСУ. «Провокация» буквально за несколько дней превратилась в масштабное вторжение, а оценки боеспособности ВСУ – от «распада» до «возможности ведения наступательных масштабных действий» на территории России.

Вопрос о том, кто виноват в том, что нападение стало неожиданностью – ГРУ или Генштаб, или другие органы разведки и оценки, - остался открытым. Как и вопрос об очередной «красной линии», через которую перемахнули ВСУ и Запад, не получив быстро адекватного ответа. Обещания России и опасения за рубежом относительно «разрушительной «реакции затянулись. В итоге в СМИ началось широкое обсуждение того, а может ли Россия и В.В. Путин вообще ответить чем-то всерьез, если очередная «красная линия» будет нарушена?

Удивительно, что в XXI веке при всём обилии информации и возможностях разведки, в особенности масштабном использовании новых БПЛА и интернета, такие оценки радикально противоположны. Это может быть только в том случае, когда, во-первых, подобные оценки используются в качестве инструмента дезинформации, а, во-вторых, когда сами участники дезинформируют своих прямых начальников. В случае с наступлением ВСУ в августе было и первое, и второе.

Остается, правда, и третий, самый банальный и обычный случай, - пресловутый «туман войны», когда сами участники не имеют точной информации. В ходе СВО именно этот третий случай, на мой взгляд, был нормой: при всём обилии оперативной информации, когда фактически уже сложилась концепция «многодоменного» управления, точная оперативная информация отсутствовала, либо сознательно искажалась.

На более высоком уровне она искажалась в возрастающей степени. Тогда же, когда она доходила до самого «верха», похоже, она не имела ничего общего с реальностью. Так,  например, при начале СВО звучали нередко сообщения об уничтожении почти всей авиации ВСУ в течение двух-трех недель после начала операции (На Украине насчитывалось к 2022 году порядка 150 боевых самолетов и еще около 60-70 самолетов других назначений)[3], однако уже через  год их уничтожено было более 300, а через два – более 600. Притом, что даже зарубежные поставки не смогли бы компенсировать такие потери. На 2024 год в ВВС Украины оставались, по открытым источникам, 55 Миг-29; 14 Су-24; 20 Су-25; 31 Су-27 (то есть более 120 боевых самолетов) и других самолетов[4].

Очевидно, что как в первом, так и во втором случае эти обстоятельства делают «туман войны» ещё гуще, а выводы даже в одной среде (например, военных специалистов) противоречивыми.

Примерно такая же ситуация возникла и при оценке систем ПРО-ПВО (которые подсчитать, как правило легче), танков, бронетанковой техники, артиллерии и пр. ВВСТ.

Это означает, что реального военно-политического положения мы не знаем, но знают ли его генеральные штабы и высшие командиры, не говоря уже о главнокомандующих и политическом руководстве, мы не имеем представления. Так, например, безусловно, хорошо информированный бывший депутат Верховной рады О. Царёв говорил летом 2024 года, что на южном фланге ЛБС соотношение небольших БПЛА 10 : 1 в пользу ВСУ, что создаёт «стратегическую уязвимость ВС РФ».

Существуют расхождения и по военно-экономическим оценкам, в частности, потерь ВВП Украины, который иногда оценивались в 2024 году только в 10% от состояния до 2022 года. Насколько эта оценка соответствует реальностям, можно только гадать потому, что других оценок нет, хотя очевидно (и я сам пытался делать такие оценки), что если в 2022 году соотношение экономического и демографического потенциала Украины и России было порядка 30 : 100, то в 2024 году уже  – не более 20 : 100.

Это говорит о том, что, не имея реально подтвержденных оценок в России, мы неизбежно вынуждены опираться на зарубежные оценки, которые могут (чаще всего так и есть) очень тенденциозны и выгодны одной стороне. Так, в июле 2024 года некоторые эксперты на Западе (правда, уже меньшее число, чем в 2022-2023 годах) всё ещё говорили о «будущей победе ВСУ над Россией». В частности, новый лейбористский премьер министр Великобритании заявил, что «Лейбористская партия не собирается менять свою политику в отношении «неизменной» поддержки Украины, пообещав «терпеть столько, сколько потребуется», пока Киев не победит Россию»[5]. Эта установка будет реализована в увеличении военного бюджета Великобритании до 2,5% (хотя он уже превышал 3%) и новой военной политики страны.

Это заявление прозвучало одновременно с заявлениями других западных политиков и чиновников (включая бывшего премьера Д. Джонсона) о необходимости прекращения военных действий и даже «уступок» Украины.

Эти примеры свидетельствуют только об одном – ориентированности самых разных политических, военных и технических оценок, которые могут дать нам искаженное или даже неверное представление о состоянии ВПО и СО и будущих внешнеполитических и военных стратегиях государств. Проблема, однако, в том, что такие оценки – очень нужные в обществе и для оценки состояния ВС – не являются предметом анализа и изучения в собственно военных институтах России (которым они крайне нужны для самой общей ориентации) потому, что традиционно они принадлежат высшему политическому руководству, которое нередко делает очень субъективные выводы. До настоящего времени спорят о том, насколько хорошо был информирован И. Сталин накануне 1941 года и какие выводы он сделал. Как признавал В. Молотов, у того была полная информация, а недостаток обеспечения ВС РККА в июне 1941 года объяснялся просто: делалось всё возможное и невозможное для обороны. Большего сделать было уже нельзя. Не успели, не хватило 6-9 месяцев.

Таким образом, решающее значение всегда имеет политическое решение, основанное на достаточно субъективной оценке соотношения сил и возможностей, детали которого мы просто можем не знать. Так и в августе 2024 года: говоря о том, кто виноват в захвате русской территории и сотнях тысячах беженцах, мы должны иметь всю информацию. В том числе и о реальных возможностях в то время у России и у В.В.Путина, о которых мы не имеем полного представления. Круг замыкается.

Очевыидно, что нападение на российские территории в августе 2024 года имело самое негативное последствие во многих аспектах. На мой взгляд, главный аспект заключался в росте неуверенности у российского общества в способности военно-политического руководства, а не в каких-то стратегических результатах нападения. Во всяком случае, до середины августа 2024 года прорыв 7-9 бригад на глубину до 20 километров и шириной в 30-40 километров имел только оперативное значение. Насколько временное, могло показать только будущее, которое зависело во многом от возможностей Украины подготовить активный резерв. И готовности использовать этот резерв на данном направлении.

Но этот прорыв, безусловно, заставил пересмотреть в очередной раз прогнозы соотношения военных сил России и Украины и их возможности веден6ия длительной войны. Если на Западе готовились к такой войне, но хотели бы к концу этого года взять «тактическую паузу» для лучшей подготовки для продолжения будущего военного конфликта, то для России такая пауза была абсолютно неприемлема со всех точек зрения. В том числе (и, может быть, главное) с точки зрения решительного ответа-наказания на нападение. Но вопрос о том, может ли Россия что-то сделать решительное, чтобы изменить быстро состояние ВПО на этом ТВД, оставался открытым. Как и реакция на «переход очередных красных линий». Это зависит не только от имеющихся оперативных ресурсов и резервов, но и политической воли руководства страны.

Автор: А.И. Подберезкин