Приоритеты стратегического планирования западной коалиции на Украине в 2024–2025 годах

Очень трудно понять военную стратегию и военную политику западной коалиции на Украине, которая постоянно противоречит в своих основных положениях. Чтобы представить себе конкретную внешнеполитическую и военную стратегию Запада на Украине в 2024 г., абстрагируясь от многочисленных деталей, дискуссий и субъективных оценок, лучше всего попытаться создать самую общую модель, обладающую, однако, безусловными практическими преимуществами[1].

Главное её преимущество – долгосрочный и принципиальный характер предлагаемого приоритета, влияющего на разработку политики и стратегии западной коалиции в условиях формирования нового миропорядка[2], а не реагирующего на многочисленные субъективные особенности политического процесса и особенно военной логики.

Понятно, что такая модель будет страдать множеством недостатков прежде всего прикладного характера, который очень важен для стратегии на ближайшую перспективу, но тем не менее ещё важнее представить себе, хотя бы в общей форме, границы этой стратегии. Эти границы всего виднее, исходя из представлений о стратегическом планировании.

В этом качестве предлагается использовать уже готовую модель, в которой описаны контуры внешнеполитической стратегии и подход к стратегическому планированию на Западе, во многом совпадающие с предыдущими, перечисленными выше оценками[3], а может быть, и конкретную персональную концепцию авторитетного специалиста. Она описана, хотя и неполно, например, одним из авторитетных специалистов – почётным руководителем отдела стратегии Международного института стратегических исследований (CSIS)[4], Э. Кордсманом, который её назвал «приоритетами» стратегического планирования, «проблемой № 1» в американской политике[5].

Эти приоритеты говорят в пользу того, что в США формируется новая концепция использования военной силы, которая имеет прямое отношение к будущей военной стратегии на украинском ТВД, хотя пока что и не претендует на детальное оформление и нормативное закрепление. Важно отметить несколько принципиальных аспектов этих приоритетов стратегического планирования, потому что они помогут избежать существующих многочисленных и размытых трактовок военной стратегии США.

Особенно в связи с позицией ряда стран ЕС, которые формируют свою, относительно самостоятельную политику и стратегию[6].

Во-первых, говорится в документе Э. Кордсмана, они должны быть адаптированы к фактическому развитию российской угрозы, а также к полной сетевой оценке того, каковы российские расходы и возможности развития России на самом деле, а также её реакция на войну на Украине с течением времени.

Цель – прагматическая. Она состоит в том, чтобы создать наиболее экономически эффективную структуру ведения боевых действий, а не решить все проблемы.

Это также должно отразить необходимость по-разному относиться к конкретным странам НАТО и расставлять приоритеты таким образом, чтобы удовлетворить как национальные потребности, так и потребности НАТО.

Это – прямой призыв к прагматизму и признанию реальных возможностей России, в том числе и военной области, т. е. не надо переоценивать российскую угрозу и характер развития страны, чтобы создать эффективную экономически модель противоборства, а не финансировать все возможные направления.

Иными словами, первый приоритет и принцип стратегического планирования должен быть прагматизм, соответствующий эффективной экономической модели развития США. Война в этом случае выступает просто частью силовой политики, а не целью, достижение которой требует неограниченного количества ресурсов и рисков.

Во-вторых, приоритет «не состоит в том, чтобы пытаться решить все проблемы НАТО и ЕС» в конфликте на Украине.

«Надо ограничиться некоторыми из них, “самыми прикладными”». Рекомендации, сделанные в отношении изменений в методах НАТО, а также планирования и развития национальных сил, не означают, что НАТО может решить любую проблему или что страны НАТО могут (или будут) тратить достаточно средств, для решения всех наиболее важных проблем.

Отсюда вывод: не следует реагировать на все потенциальные возможные угрозы и рассматривать любые шаги со стороны России как угрозу, не стоит работать над всеми программами, а надо выбрать наиболее приоритетные. Задачи национального развития могут противоречить задачам реализации военных программ.

Э. Кордсман справедливо считает, что «их необходимо применять таким образом, чтобы принять тот факт, что конкуренция с гражданскими расходами часто будет означать жёсткие компромиссы относительно того, чего можно достичь с течением времени», и что «более крупная и развитая держава должна будет поддерживать меньшие и более бедные государства» [11].

Надо также понимать, что абсолютно точных решений выбора ВВСТ быть не может: «Нет чёткого ответа на вопрос “сколько достаточно”, или на то, как следует распределять бремя. Цель состоит в том, чтобы “найти лучшие компромиссы и улучшить общие усилия”».

Налицо опасение, что бесконтрольное соревнование в области производства ВВСТ и боеприпасов может стать слишком обременительным и превратиться в самостоятельную цель, препятствующую развитию. Очевидно, что это – откровенный призыв к компромиссу. И не только внутри НАТО, где есть разные позиции, но в отношении общей стратегии коалиции [9].

В-третьих, важнейшим приоритетом становится оптимизация военной политики и стратегии, её адаптация к нуждам развития.

Э. Кордсман справедливо полагает, что список приоритетов совершенствования основных сил на первый взгляд может показаться устрашающим, но это список, с которым всегда пытаются справиться многие страны НАТО, и масштаб усилий снова должен быть адаптирован к отражению реальной российской угрозы, которая уже показала, что прошлые оценки разведки резко преувеличены.

Иначе говоря, опять нужен рациональный подход, соответствующий масштабам российской угрозы, а не оценкам (завышенным) разведки.

Цель должна заключаться в том, чтобы с течением времени реагировать как можно более эффективно, одновременно признавая необходимость реагирования на требования гражданских расходов.

«Хорошо управляемые и реалистичные планы и бюджет будут иметь решающее значение, а ограничение роста затрат и технических рисков будет не менее важным»[7].

Окончательный общий знаменатель таков: все эти приоритеты включают в себя «постоянные изменения в военных технологиях и методах ведения войны, которые взаимодействуют и обусловлены реальными политическими событиями»[8].

В-четвёртых, не отрицая, в принципе, долгосрочного характера стратегического планирования), делается практический вывод о том, что в современных условиях необходимо исходить из краткосрочных прогнозов и планирования.

«Существует тенденция пытаться планировать слишком далеко в будущее или создавать фиксированные планы, как будто непредвиденные ежегодные события, изменения в стоимости и технологиях не изменят необходимость определённых усилий. По большому счёту даже предположение о том, что понадобится на пять лет вперёд, сопряжено с высоким элементом риска, поэтому эффективное планирование сил должно быть упреждающим на ежегодной основе»[9].

Важно, что эта оценка американского эксперта в целом отражает наиболее реалистический и адекватный подход к проблеме, во многом избавленный от пропаганды и политической публицистичности. Его можно представить в качестве наиболее реалистической концепции стратегического планирования военной стратегии западной коалиции на краткосрочную перспективу.

Если, конечно, она не будет находиться под абсолютным влиянием либерального идеализма.

Эта модель концепции стратегического планирования военной политики и военной стратегии западной коалиции:

– требует реальной оценки российских действий, подходов и возможностей нашей страны, призывая к стратегии «максимальной экономической эффективности» и «ведения боевых действий»;

– эта западная стратегия не должна претендовать на «решение любой или всех проблем», т. е. не должна быть глобальной с точки зрения постановки и решения всех задач;

– для этой стратегии необходим поиск лучших, наиболее эффективных и «компромиссных» решений;

– «приоритеты» должны быть «адаптированы к масштабам российской угрозы»;

– военные планы и риски должны соответствовать реальным угрозам;

– эффективное планирование и оценка рисков должно быть в конечном счёте краткосрочным (а не на пять и более лет).

Надо сразу оговориться, что в НАТО только частично была воспринята эта рекомендация: там сохранилось долгосрочное (на 10 лет) планирование, особенно в ЕС, но одновременно были сделаны практически поправки на тактические изменения. Противоречивость в этом подходе, в частности, проявилась в решениях НАТО 2023–2024 гг., когда, с одной стороны, принимались долгосрочные и масштабные планы военного строительства и развития инфраструктуры, а с другой – краткосрочные оперативные решения, ориентированные на потребности сегодняшнего дня.

Таким образом, рекомендации ведущего эксперта, которые взяты в качестве базовой модели стратегического планирования военной стратегии США на 2024 г., в конечном счёте сводятся к прагматической корректировке стратегии Запада в направлении её оптимизации и практической адаптации к военно-политическим и финансово-экономическим реалиям 2024 г.

Военная стратегия не должна преувеличивать действительные риски военных угроз, исходящих от России, но в то же самое время отнюдь не должна быть ориентирована на снижение интенсивности военных действий, которые необходимо «оптимизировать», в том числе и в целях максимального использования возможностей ВСУ. Похоже, что военная стратегия западной коалиции должна приспособиться к такому представлению о войне, которое в наибольшей степени соответствует не столько достижению конкретных военных целей, сколько созданию оптимальных условий для существования и развития членов западной коалиции.

Эти теоретические рекомендации не вполне совпадают с действиями, которые последовали в конце 2023 и начале 2024 г., прежде всего с точки зрения эскалации политической риторики и угроз со стороны большинства руководителей стран НАТО. Но – и это подчёркивается в тезисах о стратегическом планировании – риторика имеет мало общего с реальной политикой и стратегией. Она существует отдельно, а военная стратегия, военная политика и бизнес – отдельно.

Данное противоречие может говорить о том, что:

– в начале 2024 г. западные руководители сознательно повысили градус полемики, чтобы продемонстрировать свою поддержку ВСУ и готовность участвовать даже на стороне Украины в военных действиях с целью добиться от России согласия на временное замораживание конфликта, на формальное перемирие и переговоры в условиях продолжения военных действий. Эта риторика стала реакцией на потери и неудачи ВСУ в конце 2023 – начале 2024 г.;

– трезвые, прагматичные рекомендации, аналогичные приведённым документам, оказались на какое-то время публично отвергнутыми в силу временной политической конъюнктуры, в частности, будущих американских выборов.

Таким образом, общая публичная и экспертная оценка состояния ВПО на украинском ТВД и стратегии Запада складывается из большого числа факторов и тенденций. Но прежде всего представляется необходимым выделить из них различные субъекты военно-политической западной коалиции, политика которых в отношении России и Украины будет в 2024–2025 гг. несколько отличается друг от друга. Как минимум речь идёт о:

– позиции главного неформального субъекта вооружённой борьбы на Украине – широкой западной военно-политической коалиции, в которую входят не только 32 государства – члены НАТО и члены ЕС, но и целый ряд других государств, включая нейтральные страны;

– таких относительно самостоятельных субъектах – международных организациях (коалициях), как НАТО и ЕС, обладающих определённой спецификой в деятельности и политике на Украине;

– отдельных государствах – членах коалиции НАТО и ЕС, позиции которых по ряду вопросов отличаются от позиций «больших» субъектов;

– субъектах, которые не входят в широкую коалицию, но участвуют в той или иной степени в её политике (например, Швейцарии, Японии, Австралии и др.). Их позиция может меняться в том числе и радикально в 2024–2025 гг. в пользу США и НАТО;

– кроме того, можно выделить и позиции некоторых негосударственных акторов, прежде всего, международных институтов и бизнеса, которые влияют на формирование ВПО и стратегию США и НАТО. Развитие ВПО на украинском ТВД и формирование отношений Украины с США и союзниками во многом предопределяется политическими, финансово-экономическими и особенно военно-техническими возможностями всех членов западной военно-политической коалиции.

Их недостаток в 2024 г. – основная причина краха[10]  западной стратегии, а именно провал нанесения поражения России «стратегического поражения», которое для США имел бы огромное геополитическое значение, совершенно безотносительно ситуации на Украине, потому что мгновенно отразится на позициях США в других регионах планеты.

Вашингтону нужно продемонстрировать всему миру, прежде всего Китаю, что Америка способна жёстко наказать тех, кто бросает ей вызов, и тем самым восстановить веру в своё могущество, которое стало девальвироваться после поддержки Россией Сирии, африканской экспансии ЧВК России, постепенным вытеснением позиций США в мире.

План «А» США и их союзников заключался в разрушении финансов, экономики и государства в России за первую половину 2022 г. с помощью «адских санкций» и развала финансовой системы страны. Экономический блицкриг в 2022 г., однако, провалился. Его военной вариацией в 2023 г. стала идея военного разгрома Вооружённых сил России в результате наступлений ВСУ, обеспеченной в том числе новой техникой, наёмниками, советниками, средствами разведки, связи и логистики НАТО. И первый, и второй этапы плана «А» показали, что

система государственного, политического и военного управления России оказалась устойчивой, способной перейти от обороны к нападению в 2024 г., а ОПК вполне дееспособным и, более того, способным к вероятному наращиванию наступательных возможностей до конца 2024 г.

Также безрезультатно оказалось экономическое и политико-административное давление на Россию в 2023 г. по всему спектру международных институтов и организаций.

Признание этого наступило фактически после неудачи контрнаступа летом 2023 г., когда медленно стала меняться стратегия всей коалиции уже на саммите НАТО в Вильнюсе.

Саммит в Вильнюсе включил план «Б» и показал, что США уже не надеются на «чистую победу».

Теперь Вашингтон играет вдолгую – он намерен снова стать не только такой военной силой, которой более никто не решится бросить вызов, но и победить по очкам в системном силовом противоборстве, точнее, в создании для себя максимально благоприятных внешних условий ведения войны. Но для этого нужны дополнительные военно-технические ресурсы, которых не будет в требуемых количествах как минимум до 2025 г. Поэтому нужно переходить к стратегии активной обороны силами ВСУ и поддержки Запада. Это – другая, более адаптированная к реалиям стратегия.

Конфликт на Украине США постараются сделать бессрочным (как минимум – длительным) и использовать, с одной стороны, для ослабления России, а с другой – как предлог для быстрого превращения НАТО из структуры для точечных операций в отдалённых регионах мира в реальный инструмент глобальной войны и, соответственно, глобального доминирования в мире в интересах США.

Сначала в Европе – против России, а затем военная сила должна начать проецироваться на Азию – уже против Китая. Это может происходить в 2024 – 2025 гг. даже одновременно. По оценке главы Военного комитета НАТО адмирала Р. Бауэра, на такую трансформацию блоку потребуются годы. Всё это время конфликт на Украине должен продолжаться, поэтому США будут делать все, чтобы не допустить явной победы России в 2024 г. Вашингтон может пойти на некоторую заморозку конфликта, но с условием, чтобы она не соблюдалась до конца. Как это было на Донбассе с 2014 по 2022 г.

Учитывая ограниченность собственно военно-технических возможностей влияния на военный конфликт на Украине у большинства членов коалиции, акцент прежде всего будет делаться на политико-дипломатическую, военно-техническую и иную силовую, т. е. не столько на прямую военную поддержку Украины и ВСУ, сколько на косвенную, т. е. как на блоковую, системную, коалиционную стратегию на основе НАТО и ЕС, «расширенные коалиции», так и на традиционной для США двусторонней основе отношений с отдельными странами.

В этих целях, в частности, США и страны ЕС будут формировать разного рода коалиции (танковые, дроновые, артиллерийские, авиационные и пр.[11]), в которых будут принуждать участвовать широкий круг стран. В некоторых таких коалициях уже числится до 50 государств. Это будет своего рода «широкий кооператив», который сможет поставлять на Украину самый разный спектр товаров на самых разных политических и финансовых условиях. Именно это происходило в 2022–2023 гг. прежде, когда под нажимом США разные страны обеспечили поставки ВВСТ и боеприпасов на Украину в огромных масштабах.

Задача США в 2024 г. – максимально консолидировать и перенаправить все оставшиеся ресурсы союзников и партнёров, т. е. более 50 государств – членов западной военно-политической коалиции, а также разных контролируемых ими акторов – от НПО и университетов до корпораций и отдельных граждан, против России, «заставить их (как откровенно заявил Д. Трамп) воевать с Россией».

Таким образом, 2024 г. в стратегии западной военно-политической коалиции будет годом консолидации, оптимизации и использования самых разных сил против России, собственно военной частью которой будет активная оборона и попытки контрнаступления на отдельных направлениях СВО, сопровождаемые ударами ВТО большой дальности, диверсионными и террористическими операциями.

Автор: А.И. Подберезкин.

Статья была опубликована в журнале “Обозреватель - Observer” Май–№ 3 (404) 2024 г.