Волна русофобии и откровенного антироссийского поведения не только в политике, но и на бытовом уровне, поднявшаяся на Западе в связи с российской операцией на Украине, оказалась для многих в России неожиданной. На самом деле искушённые наблюдатели и эксперты наблюдали за усилением этого процесса со времён М. Горбачёва–А. Яковлева и их кампании против «пакта Молотова-Риббентропа», которая закончилась не только отделением быстрых российских территорий в Прибалтике, но и развалом ОВД и СССР. За эти годы мы наблюдали как изобретались и искусственно внедрялись в общественное сознание ложные нарративы[1], сознательно ориентированные на подрыв авторитета СССР и России – от «кровавого Сталина» до «неэффективной экономической системы социализма».

Напомню в этой связи о сущности такого понятия как «нарратив». Нарратив – не просто субъективное повествование о чём-то. В данном случае о формировании и развития истории и политической жизни. И это не исследование, тем более научное (хотя некоторые учёные и любят такую форму). Исследование, рассказ и нарратив близкие по значению слова, но не тождественные. Между двумя этими понятиями есть несколько различий:

– исследование – способ передачи точной (объективной) информации, а рассказ, тем более, нарратив – субъективное повествование о событии с включением эмоций и оценок рассказчика; цель рассказа – донести до слушателя информацию, цель нарратива – произвести впечатление, заставить услышать, понять, навязать (иногда задуматься) о чём-либо или о ком-либо, поэтому некоторые моменты в тексте или речи могут быть сознательно приукрашены;

– в нарративном повествовании, как и в любом субъективном рассказе, могут заведомо утаиваться или искажаться какие-либо факты, а также скрываться истинные намерения рассказчика.

Поэтому к нарративам следует относиться изначально с осторожностью и очень критически. Сколько проблем они наделали в СССР и России, когда нарративы «перестройки», «гласности», «демократии», «рынка» и пр. стали вдруг приоритетами в политической жизни. Профессиональную журналистику вытеснили люди с «клиповым мышлением», а науку – «гениальные управленцы».

Волна стихийных нарративов, сознательно организованных в прошедшие годы, захлестнула мир. И нередко не понимают, что за такими «историческими» и «публицистическими» нарративами скрываются будущие международные и внутриполитические войны и конфликты. За «нарративом» украинства – будущая русофобия, а за «нарративом русского империализма» – будущая национальная рознь и войны, примером которых стали не только относительно невоенные конфликты в странах Прибалтики, но и вполне военные конфликты в Таджикистане, Киргизии, Казахстане, Грузии и др. точках СССР.

И если для США и Великобритании это было во многом продолжением идеологии холодной войны, то для СССР – России и особенно стран Восточной Европы подобные «нарративные исследования» представляют собой не просто очевидное искажение истории, но политику, направленную на целенаправленный политический пересмотр итогов Второй мировой войны, более того, – включая и внутриполитическую судьбу многих народов[2].

«Да, можно говорить о том, что прежний нарратив, в котором нацизм был абсолютным злом, а Холокост – преступлением преступлений; нарратив, который мы целиком поддерживали, уступает место в качестве доминирующего контрнарративу, продвигавшемуся странами Восточной Европы. И это для нас очень опасно» -. Пишут авторы одной из последних современных работ, которые не являются историками Второй мировой войны и её последствий[3].

Здесь авторы публикации допускают искажение самого понятия «нарратив», которое по самой своей сути является набором субъективных представлений – историй, рассказов, исследований, – а не неким «доминирующим представлением». «Доминирующее представление» о пакте Молотова-Риббентропа, например, создавалось искусственно в СССР в 80-е годы с подачи А.Н. Яковлева, формируя условия не только для борьбы с негативным наследием И. Сталина, но и с внешней политикой СССР, в том числе его ролью во Второй мировой войне. Подобных нарративов (которые были не столько субъективным творением, сколько социальным заказом политиков) было создано немало[4].

Нарратив, – как правило, предполагает субъективное повествование о чём-то. В данном случае в нашей работе об истории формирования и развития международной и военно-политической обстановки в мире и Европе, которая сознательно активно искажается не только за рубежом, но и в России. Политическим целям такие исторические исследования нередко служат откровенно – «осуждая кровавый» режим, но нередко, «как запрещённый в декабре 2021 года «Мемориал», замаскировано. При этом используются приёмы, когда исследование, рассказ и нарратив близкие по значению слова, но не полностью тождественные. Между этими понятиями есть несколько различий:

– исследование – способ передачи точной (объективной) информации, а рассказ, тем более, а нарратив – субъективное повествование о событии с включением эмоций и оценок рассказчика; цель рассказа – донести до слушателя информацию, цель нарратива – произвести впечатление, заставить услышать, понять и задуматься о чём-либо или о ком-либо, поэтому некоторые моменты в тексте или речи могут быть приукрашены;

– в нарративном повествовании, как и в любом субъективном рассказе, могут заведомо утаиваться или искажаться какие-либо факты, а также скрываться истинные намерения рассказчика. Иногда этих фактов бывает слишком много и повествование становится близким к фантастическому вымыслу. Таких немало в историях и Второй мировой войне, где реальные подвиги граничат по своему реализму и фантастичности с вымыслами.

«При этом нужно понимать, что нарративы Второй мировой войны очень разнообразны и совсем необязательно согласуются с тем нарративом, который был установлен как доминирующий во время Нюрнбергского процесса»[5]. Это – точно. Все рассказы и даже исследования и мемуары военачальников так или иначе отличались друг от друга.

Обратите внимание, что история Нюрнберга вдруг стала предметом большого интереса и историков, и кинематографистов, будь то у нас или в Америке. Причина проста: если вы хотите похоронить – или, наоборот, защитить старый нарратив, вы идёте туда, где он был сформирован, в данном случае – в Нюрнберг. Это очень серьёзная борьба, и перед внешней политикой России стоит очень серьёзная задача»[6].

Смена общественно-политической формации всегда ведёт к смене институтов власти и политики государств. Эта понятная всем марксистам истина, подтверждалась военными учёными СССР ещё в 70-е годы прошлого века[7].В XXI веке возрастающее значение в стратегии Запада занимают апелляции к международному праву, неким «нормам и правилам цивилизованных государств», о которых конкретно не говорится. Причём сами эти нормы, как и стратегия их применения в политике, носят упрощённый, иногда даже примитивный характер. Приём использования такой упрощённой стратегии прост и вполне оправдан логически, считает известный специалист в области стратегии Дж. Малган[8]. Алгоритм прост.

Он, во-первых, представляет собой линейный процесс, предполагающий упрощение не только логической дедукцией, но и интуицией или подсознательными манипуляциями и ассоциациями («как известно, – русские склонны к диктатуре») с самыми простыми нормами.

Во-вторых, исходят из того, что способности к познанию мира очень ограничены, а значит факты могут искажаться и в анализе допущены ошибки (классический в нашем веке приём («highly likely» – очень вероятно). Другими словами, никто не должен особенно «заморачиваться» ни по поводу формы (которой стала вседозволенность), ни сути обвинений.

В-третьих, что методы права универсальны и могут, как и в стратегии, применяться везде и всегда. Важен прецедент.

С этой точки зрения западная стратегия фальсификации должна быть: проста, не быть озабоченной доказательствами, опираться на уверенность и «простоту» и быть универсальна, применима, например, как к эпизоду «отравления Скрипалей», так и использования химоружия в Сирии, «отравлению Навального, использованию допинга и т.п. В итоге создаётся «некое общее мнение», оппонент подлежит политической изоляции и «правовому осуждению», когда следующий этап – международный суд.

С точки зрения применения такого алгоритма используются самые разные приёмы и прецеденты. В частности, юбилей уникального международного суда в Нюрнберге, опыт которого не повторялся позже. Как известно, 20 ноября 2020 года широко отмечалось 75 лет со дня начала Нюрнбергского процесса – главного и уникального суда современности. Это был первый в мировой истории опыт осуждения преступлений государственного масштаба – в данном случае правящего режима Третьего Рейха, его карательных институтов, высших политических и военных деятелей фашистской Германии[9].

Этот феномен имел и имеет долгосрочные международно-правовые последствия, которые, во-первых, далеко ещё не исчерпаны, а, во-вторых, не могут быть выдернуты из политического и исторического контекста.  Но и первое, и второе Запад пытается использовать в политических целях.

Напомним, что процесс начался 20 ноября 1945 года и продолжался почти 11 месяцев. В эти же месяцы бурно развивался внешнеполитический процесс нарастающей конфронтации США и Великобритании, наступившей после окончания войны и ухода главных действующих лиц – Рузвельта и Черчилля. Как пишет исследователь этой проблемы А.Ю. Борисов, «Возникла новая внешнеполитическая реальность, угрожавшая советским планам восстановления интересам его безопасности…. Обозначились мрачные перспективы нового противостояния с Западом…. Послевоенное сотрудничество с Вашингтоном, правда, можно было «купить» ценой принципиальных уступок, затрагивающих итоги войны…. Причём легко было ожидать, что требования Вашингтона будут по экспоненте нарастать…»[10].

В этом смысле современная политическая ситуация похожа – после периода сотрудничества Запада с Россией 90-х годов, как и в период 1941-1945 годов, наступил период быстрого роста военно-политической напряжённости. И тогда (с конца 1945 года), и сегодня (с 2014 года) международное право находится под влиянием политики «стратегического алгоритма» примивитизации и подмены норм международного права некими идеями («highly likely» – очень вероятно), которые изначально направлены на его дискредитацию.

Но в те годы никто не мог игнорировать позицию победителя – СССР. В зале суда и на местах были допрошены сотни свидетелей, рассмотрены тысячи документов. В качестве доказательств помимо свидетельств очевидцев фигурировали также книги, статьи и публичные выступления нацистских лидеров, фотографии, документальные фильмы, кинохроника... Достоверность и убедительность этой базы не вызывали сомнений, а СМИ вынуждены были широко освещать весь процесс.

Именно тогда Нюрнбергский процесс стал знаковым событием XX века, отправной точкой для дискуссии о правосудии переходного периода и современном международном уголовном праве, а также о таких концепциях, как геноцид и права человека. В то же время процесс в Нюрнберге стал исключительным явлением: продуктом «мимолётного настроения и преходящей конкатенации политических сил» – он не имел прямого продолжения в течение полувека.

Но даже тогда победитель – СССР – столкнулся в Нюрнберге донести свою позицию до международной общественности.

Исключительное значение трибунала заключается в том, что он осудил государственные и общественные нацистские организации, о чём сейчас старательно пытаются забыть[11]. Международный военный трибунал рассмотрел также вопрос о признании преступными руководящий состав национал-социалистской партии (НСДАП), её штурмовые (СА) и охранные отряды (СС), службу безопасности (СД) и государственную тайную полицию (гестапо), а также правительственный кабинет, Генштаб и Верховное командование (ОКВ) нацистской Германии. Все преступления, совершенные нацистами во время войны, были подразделены в соответствии с Уставом Международного военного трибунала на преступления[12]:

– против мира (планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны или войны в нарушение международных договоров);

– военные преступления (нарушения законов или обычаев войны: убийства, истязания или увод в рабство гражданского населения; убийства или истязания военнопленных; ограбление государственной, общественной или частной собственности; разрушение или разграбление культурных ценностей; бессмысленное разрушение городов или деревень);

– преступления против человечности (уничтожение славянских и других народов; создание тайных пунктов для уничтожения мирных людей; умерщвление психически больных).

Реальность такова, что сейчас в некоторых европейских странах в той или иной форме происходит возрождение нацизма, а в Прибалтийских государствах и в Украине активно идёт процесс героизации и прославления участников отрядов Ваффен-СС, которые в ходе Нюрнбергского процесса были признаны преступными наряду с немецкими охранными отрядами СС. Важно, чтобы эти явления сегодняшнего дня подверглись резкому осуждению всеми миролюбивыми народами и такими авторитетными международными и региональными организациями безопасности, как ООН, ОБСЕ и Европейский Союз. Не хотелось бы верить, что мы являемся свидетелями того, что предрекал один из нацистских преступников – Г. Фриче – в своей речи на Нюрнбергском процессе: «Если вы полагаете, что это – конец, то вы ошибаетесь. Мы присутствуем при рождении гитлеровской легенды»[13].

Нюрнбергский процесс стал как последним примером военного сотрудничества Союзных держав, так и одним из первых фронтов Холодной войны. Он также стал последним форумом, на котором национал-социалисты выступили с развёрнутой критикой советской власти. Нюрнбергский и последующие судебные процессы также сыграли ключевую роль в переходе от национал-социалистической Германии к интеграции её территории в два блока государств, противостоявших друг другу в ходе последовавшей Холодной войны.

После Нюрнберга правительства СССР, США, Франции и Великобритании начали соревноваться друг с другом, чтобы определить его наследие через новые послевоенные институты, включая ООН. 11 декабря 1946 года Генеральная ассамблея ООН единогласно приняла резолюцию, которая подтвердила «принципы международного права, признанные статутом Нюрнбергского трибунала и нашедшие выражение в решении этого Трибунала». В 1950 году Комиссия международного права ООН приняла заявление, в котором были сформулированы данные «нюрнбергские принципы». Кроме того, ООН одобрила Конвенцию о геноциде в 1948 году, а через два года приняла Конвенцию о защите прав человека и основных свобод.

Практически каждая попытка применения международного уголовного права, предпринятая после 1946 года, сопровождалась отсылкой к опыту международных трибуналов к высшим руководителям – а не к непосредственным исполнителям преступлений, – начавшееся в Нюрнберге, было продолжено в трибуналах по бывшей Югославии (МТБЮ), Руанде (МТР) и Сьерра-Леоне (SCSL).

Работа нюрнбергского трибунала повлияла и на деятельность организаторов новых массовых убийств. После Нюрнбергского процесса у прокуроров, пытавшихся доказать виновность лидеров государств, обычно не было прямых доказательств того, что преступления были результатом исполнения распоряжений вышестоящих руководителей: руководители, за редкими исключениями, старались не оставлять никаких записей о подобных приказах. Так, свидетельские показания в МТБЮ подтвердили, что сербские чиновники «стирали записи и вычищали архивы» – а члены аргентинских военных хунт в ходе планирования «Грязной войны» прямо зафиксировали своё стремление избежать «ещё одного Нюрнберга». В начале XXI века суданские лидеры обратились за помощью к юристам – с целью провести этническую чистку в Дарфуре так, чтобы не продемонстрировать mens rea (умысел), достаточного для обвинения в геноциде

Нюрнбергский трибунал стал поистине судом народов. И он вынес свой вердикт – обвиняемые были признаны виновными в тяжких преступлениях против мира и человечества. К смертной казни через повешение были приговорены двенадцать человек. Трое были оправданы, остальные получили длительные тюремные сроки. Двое нацистских преступников, в их числе небезызвестный Герман Геринг не дожили до исполнения приговора и смогли покончить с собой. Вслед за самым крупным, беспрецедентным и длительным в истории международным процессом, в германском Нюрнберге вплоть по 1949 года состоялись ещё 12 судебных процессов, на которых были рассмотрены преступления более чем 180 нацистских руководителей. Большинство из них также понесли заслуженное наказание[14].

Суда – первого в истории человечества – не только над политиками, военными и промышленниками, но и над идеологией нацизма. Суда не только политического и идеологического, но и уголовного. Впервые в истории агрессия была признана преступлением против мира. Именно идеологические последствия суда нал нацизмом сегодня не вспоминаются, более того, старательно замалчиваются на Западе.

Чем больше времени отделяет нас от этого уникального исторического события, тем очевиднее его судьбоносное значение для установления основополагающих правовых и нравственных принципов современного мироустройства, которые и сегодня откровенно, иногда даже нагло пытаются поставить под сомнение. В Европе по сути идёт широкомасштабный процесс реабилитации нацизма и легализации русофобии, подмены истории выдуманными событиями, искажающими не только прошлое, но и современную реальность. На одну доску пытаются поставить, например, преступления нацизма и политику СССР, который сыграл решающую роль в освобождении Европы, сознательно забывая, что формула суда – «четыре демократических государства против нацистской Германии» – отнюдь не фигура речи, а правовая и политическая констатация тех событий.

Именно в Нюрнберге 75 лет назад был заложен тот правовой фундамент, без которого не было бы сегодня многих положений современного международного права. Тогда впервые был использован термин «геноцид», который позже не раз применялся, к сожалению, в международной практике. И именно геноцид стал чертой политики некоторых государств в ХХ веке и остаётся сегодня реальностью

Нюрнбергские принципы стали общепризнанными нормами международного права. Они служат основанием для отказа выполнять преступный приказ и предупреждают об ответственности тех руководителей государств, которые готовы совершить преступления против мира и человечности. В дальнейшем к преступлениям против человечности были отнесены геноцид, расизм и расовая дискриминация, апартеид, применение ядерного оружия, колониализм. Кроме того, Нюрнбергский процесс создал правовой прецедент для учреждения подобных международных трибуналов.

В 1990-е годы Нюрнбергский военный трибунал стал прообразом для создания Международного трибунала для Руанды и Международного трибунала для Югославии, учреждённых Советом Безопасности ООН. Правда, как оказалось, не всегда они преследуют справедливые цели и не всегда полностью беспристрастны, и объективны. Особенно наглядно это проявилось в работе трибунала для теперь уже бывшей Югославии.

Не отстаёт в своей предвзятости и так называемый Гаагский трибунал, созданный в голландском городе Гаага.

В Международном суде в Гааге расследование исков сторон долгие годы шло без особой активности. Зато активность резко возросла в связи с конфликтом на Украине. В 2015 году новым руководителем этой судебной инстанции стала Фату Бенсуда, которая больше всего отметилась антироссийской риторикой и сделанными априори выводами относительно виновности сторон в вооружённом конфликте августа 2008 года. Были озвучены тезисы «этнические чистки грузин», «пытки грузинских военнопленных».

Решения Нюрнбергского процесса в итоге на длительное время определили вектор политико-правового развития человечества, показав, что такое политическая мораль и историческая память: «…по протоколам судебного процесса, по которым мы судим этих людей сегодня, предупредил в Нюрнберге обвинитель от США Роберт Х. Джексон, история будет завтра судить нас самих».

Идеи Нюрнбергского трибунала приобретают огромное значение: девальвация уроков Второй мировой войны, умаление вклада СССР в Победу, терроризм, эскалация конфликтов, реанимирование фашистской идеологии, торгово-дипломатические войны, радикализм социума и др. приметы нашего времени, что означает, по сути, забвение итогов Нюрнберга. Исторические сравнения и параллели актуализируют принципы Устава и приговора Международного военного трибунала, напоминая и предупреждая о суровой ответственности любого агрессора. Защита решений «Суда народов», сохранение и «буквы», и «духа» его важнейшая часть борьбы за мир, за основные права человека.

Но эта же международная практика и дезинформация могут послужить, как показывает практика, для оправдания формирования политико-идеологической позиции, направленной против того или иного государства. Это означает, что в комплексе сформирована политика Запада в отношении международных институтов, которые должны стать инструментом силового принуждения России. Не случайно то, что развязанная русофобская компания, вместе с откровенным шантажом и давлением, проявилась в результатах голосования в ООН по поводу политики России на Украине.