Учреждения хорошие, но лишенные военной поддержки, приходят в расстройство совершенно так же, как покои роскошного царского дворца[1]

Николло Макиавелли

Во внешней политике США во все времена обеспечение военной безопасности страны считалось естественной частью внешней политики, говоря словами Никколо Макиавелии, обеспечивались «военной поддержкой». Такая роль – традиционна и никогда не ставилась под сомнение (в отличие от фантазий М. Горбачева). И это надо иметь в виду, прогнозируя влияние внешней политики США на будущий миропорядок и систему безопасности в мире и Евразии. Абсолютна истина, сформулированная еще А.А. Свечиным: «Первой обязанностью политического искусства по отношению к стратегии является выдвижение политической цели войны»[2].

Другими словами, военный фактор – всегда будет доминировать в политике и стратегии Вашингтона, это постоянный и усиливающийся фактор влияния во внешней политике США, не зависимо от того, какая администрация находится у власти[3]. Периодически случающиеся в США «отказы» от политики силового давления никогда не означали отказов от политики «силового принуждения», где роль собственно военной силы предполагалась на каком-то этапе менее эффективной.

Этот аспект следует учитывать всегда потому, что стратегический прогноз развития ЛЧЦ и центров силы, как известно, находится под влиянием многих факторов, но среди них в настоящее время самое важное место занимает внешняя политика США – сильнейшего на сегодня центра силы и лидера западной ЛЧЦ, – от которого во многом зависит будущее миропорядка. Новая администрация США во главе с Д. Трампом продемонстрировала уже в самые первые месяцы силу этого влияния на все центры силы – от Европы и исламской ЛЧЦ до КНР и России. Этот фактор, безусловно, будет и далее влиять на формирование нового миропорядка, поэтому важно попытаться спрогнозировать основной вектор такого влияния[4].

Можно сказать, что в американской внешней политике есть два, именно два, неоспоримых принципа, которых придерживаются все администрации, не зависимо от их партийной принадлежности, и все «глубинное» государство в последние десятилетия. Это, во-первых, военно-политический «принцип формирования широкой проамериканской военно-политической коалиции в мире, который направлен на сохранение американского контроля над западной ЛЧЦ, и, во-вторых, военно-технический принцип «сохранения военно-технологического превосходства США»[5]. Партийные нюансы следования этим принципам, при этом, естественно, сохраняются, как и их незыблемость. Так, принуждая страны ЕС взять на себя большую часть политических и военных рисков, а также издержек за развитие конфликта на Украине, США отнюдь не отказываются от своего контроля над НАТО и европейскими странами, но делают его более выгодным для себя. Причем, первые движения в этом направлении были отчетливо сделаны еще демократической администрацией Дж. Байдена, ставшими отчетливо заметными на рубеже 2024 года, а не республиканцами, как иногда считают.

Первый принцип – усиления контроля над западной ЛЧЦ – получил новое «обеспечение» в связи с развалом ОВД, СССР и Социалистического содружества. В дальнейшем он успешно развивался в политике США, которая была ориентирована на втягивание в орбиту США, как лидера западной ЛЧЦ, максимально широкого круга стран, в том числе не являющихся союзниками США. Так, в 2022–2023 годах против России выступили не только 31 государство-член НАТО, но и более 30 других союзников и партнеров США.

Эта широкая антироссийская коалиции позволила сформировать совершенно определенное превосходство западной ЛЧЦ (индустриальных держав) над Россией, которой предстояло попытаться противостоять этой коалиции при сотрудничестве с другими государствами очень широкого спектра – от «слабого» члена НАТО – Турции до потенциального противника Запада Китая и колеблющихся между полюсами силы Индии и рядом других стран[6].

Второй принцип – военно-технологического превосходства – важнейший постулат американской внешней и военной политики, в том числе и для любых переговоров по ограничению вооружений и военной деятельности. Так, например, стремление США обеспечить себе технологическое превосходство, которое в качестве приоритета заявлялось не раз всеми администрациями, обеспечивает и военно-технологическое превосходство США, прежде всего, в качестве ВВСТ. Этот приоритет – главный военно-политический приоритет, а не просто одна из целей всех администраций. Более того, – идеология правящей американской элиты, которая ни в коем случае и никем не оспаривается, никогда не ставился под сомнение[7].

Эти американские принципы оказывают очень мощное влияние на формирование нового мирового порядка и мироустройства. Новое мироустройство и вытекающий из него миропорядок во многом не только станут результатом развития сценария МО и ВПО, доминирующего в настоящее время, но и следствием множества других внутренних и внешних процессов, в частности, военно-силовой политики США. Оно не появится «из ниоткуда», но, как и «прежние мироустройства», станет следствием развития огромного числа известных и новых факторов и тенденций. Прежде всего, ставки США на военную силу и свое лидерство в глобальном противоборстве между ЛЧЦ.

Во многом оно само станет следствием новых отношений и развития взаимосвязей между новыми центрами силы, акторами и факторами, который «оформят» эти процессы в новую систему отношений, радикально изменят состояние существующих МО и ВПО. Иными словами, сами будут прямо влиять на политику силы США, как это происходит, например, в начале 2025 года на Ближнем и Среднем Востоке (против хуситов и Ирана), против Китая в Юго-Восточной Азии, против России в Европе и Закавказье.

Иными словами, новые факторы сделают развитие МО и ВПО по новым сценариям неизбежными, но при любых условиях силовая политика США в ближайшие десятилетия будет оставаться важнейшим фактором. Поэтому прогнозировать эти сценарии на слишком далекую перспективу вряд ли возможно. С точки зрения реальной политики, наверное, можно говорить о горизонтах планирования применительно к будущим сценариям МО и ВПО не более чем на 15–20 лет, когда силовая политика Вашингтона будет доминировать в мире. Надо просто признать, что пока что равносильного ей фактора силы в мире нет.

Другое важное замечание: авторская гипотеза[8] предполагает, что особенности развития современного мироустройства, прежде всего, особенности развития современного сценария международной обстановки[9], охватывают очень широкий круг проблем, где не все из которых с полным основанием можно отнести к области военно-силовых, а тем более, чисто военных, отношений между субъектами и акторами[10] МО, что и является, собственно говоря, важным объектом настоящего исследования. Политика силы США предполагает «силовое принуждение» с помощью очень широкого набора силовых инструментов – от политико-дипломатических и информационных до финансовых, экономических и торговых. Взятые вместе, они не противопоставляются друг другу (как иногда ошибочно считают), а дополняют друг друга очень эффективно. Лучше всего эту мысль сформулировали эксперты для Д. Трампа в первый президентский срок, когда говорилось об обязательном сочетании в силовой политике одновременно трех принципов – нанесения вреда противнику, получения одновременно пользы для себя и избегания неконтролируемой военной эскалации.

Другими словами, анализируя постоянно военно-силовые факторы в политике США, необходимо иметь в виду, что существуют и другие, а именно не военно-силовые («просто» силовые) факторы и тенденции, влияющие на формирование МО и ВПО, которые, как правило, пока не учитываются в полной мере в специальных работах, посвященных анализу ВПО в мире.

Огромное значение для состояния, структуры и процесса формирования МО имеют в настоящее время, например, демографические тенденции или процессы, связанные с развитием на базе локальных человеческих цивилизаций[11], как глобалистских, так и антиглобалистских – национальных, мировых и региональных – форм сотрудничества, которые, по своей сути противодействуют глобальной тенденции формирования военно-политических коалиций[12].

Эти тенденции оказывают огромное влияние на формирование, как современного мироустройства, так и будущего миропорядка. Они в последнее время проявляются в самых разных формах и в разных странах[13]. Например, в идеологии. Прежде всего, национальной (важность, которой до сих пор отрицается частью правящей элиты России). Так, например, отношения в «треугольнике» США-Индия-Китай, как, оказывается, трудно правильно оценить только исходя из имеющихся межгосударственных противоречий этих стран. В январе 2021 года, например, США сознательно рассекретили стратегию противостояния Китаю в Индо-Тихоокеанском регионе, которая основывается на «противодействии» антилиберализму со стороны КНР, которое ожидается от нынешнего руководства Китая[14]. Стратегия США призвана не позволить Китаю создать «антилиберальные сферы влияния». В этих целях предполагается содействовать ускорению темпов экономического роста Индии, а также оказание помощи по дипломатическим, военным и разведывательным каналам, чтобы Нью-Дели мог справиться с трудностями в регионе, включая территориальный спор с Китаем.

Другой пример – изменение отношений России с Евросоюзом после переворота на Украине 2014 года[15]. С.В. Лавров сформулировал позицию России следующим образом: «Россия не уйдет из Европы, но отношения развивать будет не с Брюсселем, а с отдельными странами Евросоюза, так как все механизмы сотрудничества с ЕС разрушены». «Все это разрушено, и не нами», – резюмировал Лавров. Сохранились только спорадические контакты, среди которых обсуждение международных вопросов, например, ситуации в Сирии или вокруг иранской ядерной программы, или поставок российских углеводородов. В этих условиях Москва обязана быть готовой к любому развитию отношений, а выбор вектора развития за Европейским союзом»[16], – предупредил в 2021 году С.В. Лавров, ясно прогнозируя на будущее развитие отношений с ЕС.

С.В. Лавров, можно сказать, «подвел черту», но он не сказал о том, как эти отношения между Россией и Европой дальше будут строиться? Например, между отсутствующими и игнорируемыми Западом отношениями интеграционных евразийских институтов и ЕС и другими структурами Запада в Европе. Если, как и прежде, – никак, то нужно ли нам сохранять какие-то отношения с европейскими институтами вообще? Это необходимо решить, в частности, потому, что если Запад абсолютно игнорирует интеграционные процессы в России, например, сотрудничество с ОДКБ и ЕврАзЭс, то России не стоит сохранять такое сотрудничество и даже как-то отношения вообще с европейскими институтами[17].