Последним геополитическим потрясением для России может стать ее развал на европейскую и азиатскую части как результат внешнего давления, с одной стороны, и недальновидности правящей элиты, – с другой. Если первая тенденция объективна и Россия должна готовиться к неизбежному столкновению двух коалиций – китайской и американской – сформулировав соответствующую политику, то вторая тенденция - субъективная – находится под влиянием целого ряда факторов:

Ключевой проблемой российской стратегии евразийской интеграции является проблема сохранения контроля и опережающего развития восточных регионов России и Арктики на фоне растущего соперничества между США (и создаваемого или Транстихоокеанского партнерства – ТТП) и Китаем. «… На наших глазах в АТР разворачивается острое геоэкономическое и геополитическое соперничество Соединенных Штатов и КНР, которое охватывает самые разные сферы и, видимо, будет продолжаться многие годы и даже десятилетия. По оценке Института исследований внешней политики, «Обама перенес дипломатический и военный фокус Америки с Ближнего Востока на растущий Китай»», –подчеркивает академик С. Рогов[3].

 

Причины следующие:

 

Первая. Деградация и депопуляция восточных  регионов России (от южного Урала до Дальнего Востока) делает практически невозможной, нереализуемой саму идею евразийской интеграции. Страна уже фактически разделена на европейскую и азиатскую часть. Если азиатская часть не получит мощного толчка в своем развитии, то она объективно будет все сильнее тяготеть к новым центрам силы в Евразии, прежде всего, Китаю.

 

Более того, она станет предметом спора между двумя центрами силы – США и Китаем, – которые могут договориться между собой о контроле над восточными регионами за счет России.

 

Исторически мы уже знаем такой пример: XI–XV веках Византия оказалась под угрозой давления как со стороны католического Запада, так и исламского Востока. Отказываясь от своей идентичности, национальной системы ценностей, прежде всего православия, она оказалась под ударом как с Запада (на который она рассчитывала), так и Востока (на который также рассчитывала часть ее элиты). В результате она не дождалась помощи с Запада и оказалась завоеванной в XV веке Османской империей. Сегодня уже никто не увидит на ее бывшей территории ни народа, ни даже столицы бывшей империи, получившей другое название.

 

Для России, как в свое время для Византии, остается единственный выход – национально-ориентированное опережающее развитие восточных регионов, без чего она не только не сможет активно участвовать в мировых делах на Востоке и на Западе, но и превратится в московское государство времен Ивана III, зажатое между Европой и Азией.

 

В России продолжают сохраняться иллюзии, как в свое время и в Византии, в отношении сотрудничества с Западом, так и Китаем. Ради этого часто элиты, как и в Византии, готова пожертвовать национальной системой ценностей и национальными интересами. Но если в отношении Запада эти иллюзии постепенно уменьшаются, происходит протрезвление, то в отношении Китая они нарастают. Между тем можно согласиться с известным американским экспертом Джеффри Манкоффом, который писал летом 2013 года в газете «The New York Times»: «В тех частях мира, которые для них наиболее важны, Россия и Китай являются скорее соперниками, нежели союзниками. Возьмем Юго-Восточную Азию. Напористые притязания Китая на участки акватории Южно-Китайского моря вызывают тревогу у партнеров Америки из этого региона, и заставляют Вашингтон укреплять сотрудничество в сфере безопасности с Вьетнамом, Филиппинами и другими странами, чьи территориальные претензии оспаривает Пекин. Но к недовольству Китая, Москва хранит молчание по территориальным спорам, в то время как российские энергосырьевые компании подписывают соглашения с Вьетнамом об освоении нефтегазовых месторождений в Южно-Китайском море – в тех водах, на которые претендует КНР. А российская оборонная промышленность наращивает поставки оружия в страны Юго-Восточной Азии, в частности, продавая современные ударные подводные лодки вьетнамским ВМС.

 

В Центральной Азии Китай со своей экономической мощью быстро отталкивает Россию в сторону. Китайский капитал вкладывается в строительство новых автомобильных и железных дорог, а также трубопроводов, которыми Пекин все крепче привязывает к себе центральноазиатские государства. В прошлом году товарооборот всех стран Центральной Азии с Китаем, за исключением Узбекистана, был больше, чем с Россией. Благодаря запуску в конце 2009 года газопровода из Центральной Азии в Китай Пекин сумел занять жесткую позицию на переговорах с Москвой о строительстве нового российско-китайского трубопровода. Стремление России включить Киргизию и Таджикистан в состав ее таможенного союза с Белоруссией и Казахстаном, а также призыв Владимира Путина к созданию к 2015 году Евразийского союза основаны главным образом на желании ограничить переориентацию экономик центральноазиатских стран в сторону Китая»[4].

 

Вторая. Сама по себе евразийская интеграция – экономически, политически и финансово – представляет собой интеграцию европейского центра России (даже федерального центра) с азиатскими государствами. Это объясняет, например, почему более 60% товарооборота России осуществляется со странами Евросоюза. Торговать с Китаем, Гонконгом, Японией, Сингапуром, Республикой Корея из Москвы – невозможно. Любое экономическое, торговое и политическое сотрудничество находит содержание в конкретных формах, которые в большинство своем находятся за пределами европейской части России.

 

Рост экономики и потребностей Китая в ресурсах, с одной стороны, и стремительно растущая военная мощь и политические амбиции, с другой, создают потенциальную угрозу России, которая не сможет конкурировать в борьбе за мировые природные ресурсы с новым гигантом.

 

Показателен в этой связи пример со стремлением Китая осваивать арктические ресурсы и транспортные коридоры. Как справедливо замечает А. Полевой «России нужно наращивать темп. С Данией, Норвегией и прочими традиционными соперниками можно тягаться на равных, учитывая накопленный нашей страной опыт и наличие собственного ледокольного флота, но усилия Китая будут лишь нарастать, что может окончательно разрушить устоявшийся баланс сил»[5]. Он следующим образом описывает эту ситуацию: «В конце лета 2007 года имел место прецедент, возникший впервые за всю историю наблюдений за Северным Ледовитым океаном. Обе части Северного морского пути, западная и восточная, были свободны ото льда одновременно. Это демонстрировало теоретические, по крайней мере, возможности беспрепятственного плавания по арктическому пути, половина которого до сих пор постоянно была покрыта льдами. Реальность прохода через северные воды, позволяющая обогнуть Евразийский материк с востока на запад, сама по себе является сенсацией в области логистики международной торговли. До сих пор перевозка грузов таким способом была достаточно ограниченной из-за необходимости делить путь на несколько участков, продолжительность которых зависела от ледовой обстановки и могла быть осуществлена лишь в достаточно узком временном «окне»[6].

 

Другими словами, если восточные регионы страны не станут развитыми и достаточно самостоятельными для межрегионального сотрудничества, то все разговоры о транспортных коридорах и торговле между Западом и Востоком (которая будет стремительно расти) приведут сначала к превращению России в простой транзитный коридор, а затем, возможно, и потере контроля над путями сообщения между развитыми странами Запада и стремительно развивающимися странами АТР.

 

Если северный проход открыт – доставка груза из Европы в Азию по морю позволяет сократить время транспортировки вдвое. Что, как нетрудно догадаться, влияет на рентабельность, затраты топлива, сроки найма персонала и т. д. Частные перевозчики первыми осознали удобство Севморпути. В 2010 году транзитные перевозки через северные воды составили около 100 тысяч тонн. В 2011 году – тридцать четыре судна транспортировали порядка 850 тысяч тонн груза. По прогнозам на этот год, транзит по Севморпути может составить до 2500 тысяч тонн. Примечательно, что норвежская судоходная компания Knutsen OAS Shipping обратилась в администрацию Севморпути за разрешением на первый в истории рейс танкера-газовоза по полярной трассе.

 

Разумеется, до главных транспортных перекрёстков, вроде Панамского и Суэцкого каналов ещё далеко, но статистика достаточно показательна. Тем более, что по некоторым прогнозам, в последующие годы льда на Севморпути будет ещё меньше. В пользу этого говорят метеорологические наблюдения этой зимы, говорящие о том, что полярная ледовая «шапка» резко уменьшилась на норвежском и российском направлениях, Карские ворота и Печорское море полностью свободны ото льда. В целом 2011 год стал самым «жарким» для Арктики за всю историю метеорологии. Но транзитные возможности Севморпути, который долгое время был сугубо российским маршрутом, решавшим задачи нашего государства, не являются единственным аспектом, привлекающим внимание к Арктике.

 

Третья причина заключается в том, что основные запасы восточных регионов России уже разведаны и оценены, а Арктики – нет. Предположительно там сосредоточены природные ресурсы, превышающие аналогичные ресурсы Сибири и Дальнего Востока. В 2009 году, Геологическое сообщество США (United States Geological Survey) сообщило о том, что запасы природного газа в Арктике могут составлять до 50 триллионов кубометров. Примечательно, что, по мнению американских экспертов, почти весь этот газ находится на российской территории. Предполагается наличие в Арктике и нефти. Но на порядок меньше, нежели газа, примерно 3–4% от всего мирового количества, 90 миллиардов баррелей.

 

Поскольку границы газовых и нефтяных месторождений редко совпадают с государственными, а основные богатства Арктики, как сообщают американские геологи, находятся на российском шельфе, наши соседи стараются выжать из своего положения максимум. Норвежско-российский договор о разграничении морских пространств в Баренцевом море и Северном Ледовитом океане вступил в силу 7 июля 2011 года. И в тот же день сейсмогеологическое исследовательской судно Норвегии приступило к зондированию участка»[7].

 

Четвертая причина: Сохранение позиций России на Дальнем Востоке неизбежно ставит проблему отношения России к нарастающим территориальным проблемам, территориальным спорам, которые существуют между Китаем, Вьетнамом, Филиппинами и рядом других государств, за которыми в конечном счете стоят США. Как полагает С. Балмасов, «… против Китая формируется коалиция потенциально состоящая не только из стран-соседей, но и из крупных региональных держав от Индии до Японии под патронажем США»[8]. Пока что Россия уклоняется от формулирования своей позиции, но ей все равно придется либо стать участником этих споров как суверенному государству, либо постепенно превратиться в объект территориальных споров. И не только с формирующейся коалицией во главе с США, Японией и другими странами, но и Китаем.

 

Откровенно слабые экономические позиции России в Ю-В Азии и АТР, отсталость в развитии восточных регионов, делают ее положение в этом регионе крайне неубедительным. С ней просто перестанут считаться в военно-политическом отношении, как перестали считаться в отношении торгово-экономическим.

 

«Доктрина Обамы ставит Китай в число потенциальных военных противников Соединенных Штатов: «Такие государства, как Китай и Иран продолжают создавать ассиметричные средства противодействия нашему потенциалу проецирования силы». Поэтому Пентагон будет инвестировать в потенциал, позволяющий преодолеть сопротивление в тех районах, где создаются препятствия доступу американских вооруженных сил.

 

На Тихом океане находится крупнейшее из шести региональных командований вооруженных сил США. Общая численность этой группировки, включая гражданский персонал, составляет примерно 330 тыс. человек. Тихоокеанское командование включает 180 кораблей, в том числе пять ударных авианосных групп, две тысячи самолетов, пять армейских бригад и две дивизии морской пехоты.

 

Донилон утверждал, что конфронтация между двумя державами не является неизбежной. Однако администрация Обамы уже объявила о переносе фокуса военной стратегии США в АТР. В этом регионе будет базироваться не 55%, а 60% американского флота. Помимо прочего, ВМС США намерены контролировать пути транспортировки нефти в Китай из Персидского залива и Африки»[9].

 

Острота спора, – считает С. Балмасов, – «… объясняется не только важностью проходящих через этот район судоходных путей из Тихого в Индийский океан, но и богатством биоресурсов Южно-Китайского моря. Резкое обострение противостояния в последние годы объясняется обнаружением крупных запасов углеводородов на шельфе. Напомним, что конфликт как таковой начался после образования КНР, которая в 1950-е гг. приступила к экспансии в Южно-Китайском море, выдвинув претензии на архипелаг Спратли, часть которого удерживала профранцузская индокитайская администрация, и отобрав в 1974 г. Парасельские острова у Южного Вьетнама. После взятия коммунистами Сайгона, власти социалистического Вьетнама попытались восстановить «историческую справедливость». Однако в ходе конфликта 1988 г., унесшего жизни десятков военных с той и другой стороны, Китай показал свою силу на море, захватив ряд прежде удерживаемых вьетнамцами островков и потопив три вьетнамских сторожевика, потеряв один.

 

Китайские претензии на все архипелаги в Южно-Китайском море вызвали тревогу и на Филиппинах, претендующих на четверть островов Спратли. Опираясь на союз с США и на американское военное присутствие, Манила также приступила к захвату близких к ее берегам островков и рифов. Особенно это стало заметно уже в конце 1980-начале 1990-х гг. Видя это, Пекин временно прекратил конфронтацию из-за Спратли с Вьетнамом и попытался создать вместе с ним единый «антиимпериалистический фронт». Впрочем, по сути, из этого почти ничего не получилось, поскольку для Ханоя куда опаснее глобальные амбиции Поднебесной, чем «местечковые» филиппинские. Наглядным тому подтверждением служит тот факт, что усиление противостояния с Китаем из-за Спратли происходит параллельно и по «вьетнамской линии». Не случайно, что в июне 2011 г. стороны направили в спорный район дополнительные силы ВМФ. Причем вьетнамский премьер Нгуен Тан Зунг 14 июня издал особый декрет о возможной мобилизации военных моряков из запаса на случай дальнейшего обострения конфликта с Китаем.

 

Казалось бы, огромный китайский ВМФ может легко справиться с военно-морскими силами Вьетнама и Филиппин, которые уступают ему по мощи в десятки раз. Однако ситуация для Поднебесной осложняется тем, что принадлежность архипелага оспаривают также Малайзия, Тайвань и Бруней. Большую часть Спратли контролирует Ханой (сохраняет военное присутствие на 21 островке и рифе), Китай, по разным данным, на восьми или девяти, Филиппины – на восьми, Малайзия – на трех. По одному объекту занимают Бруней и Тайвань. Впрочем, последний находится в наиболее выигрышном положении, контролируя ключевой и самый крупный остров Иту-Аба, превращенный Тайбэем в укрепленную военно-воздушную и военно-морскую базу. Поскольку большинство «островов» Спратли едва выступает над водой, почти все находящиеся здесь военные объекты в районе архипелага представляют собой небольшие коробки на сваях, над которыми гордо развиваются национальные флаги и где базируются защитники «исконных территорий».

 

Между тем, США намерены использовать спорный архипелаг для сдерживания растущих китайских амбиций. Тем более что этому способствуют настроения противостоящих Пекину государств. Так, в июне 2011 г. Манила получила от госсекретаря США Хилари Клинтон особые гарантии защиты от Китая и начала вырабатывать с Вьетнамом единый фронт с целью противостояния «китайской угрозе». Параллельно происходит и постепенное сближение позиций между Ханоем и Вашингтоном. Разумеется, США не хотят прямого военного столкновения с Китаем и намерены удержать его с помощью небезуспешно создаваемой на наших глазах коалиции. Вашингтон прекрасно отдает себе отчет в том, что, даже объединив против Поднебесной всех претендентов на богатства Спратли, он не сможет остановить КНР. Поэтому США пытаются консолидировать все силы, заинтересованные в сдерживании Пекина. И резервы на этом направлении еще есть. Ведь установление полного контроля Китая над островами Южно-Китайского моря создает огромные проблемы для всего региона. Даже в Индонезии и Австралии растут опасения относительно того, что Китай использует Спратли как плацдарм для захвата крупных газовых месторождений на индонезийском шельфе и рывка в южный сектор Тихого Океана»[10].

 

Так, исследователи МГИМО(У) справедливо констатируют: «Очевидно, что Вашингтон не может не проявлять беспокойства в связи с растущей экономической и военной мощью КНР, которая закономерно приведет к усилению политического влияния Китая в АТР и утрате практически монопольного экономического и геополитического регионального и глобального могущества США, и видит в усилении этой мощи вызов безопасности и влиянию США не только в этом регионе, но и в планетарном масштабе. Меры экономического воздействия США на КНР в современном мире практически исчерпаны – уместно вспомнить и о колоссальном внешнем государственном долге США перед Китаем, и о перемещении значительных объемов промышленного производства из США в КНР, мотивированного расчетом на дешевые производительные силы в этой стране, что привело к дефициту рабочих мест и росту социальной напряженности в самих США. Поэтому главным инструментом противодействия США усилению КНР в настоящее время являются политические и дипломатические меры сдерживающего характера»[11].

 

Эту потенциальную угрозу безопасности России, – столкновение США и КНР – как, впрочем и другие угрозы – традиционные и новые, – необходимо держать в поле своего внимания. При этом все-таки принципиально важно определиться с приоритетами и масштабами наиболее неотложных угроз, о которых речь шла выше. Прежде всего о позициях России в Сибири и на Дальнем Востоке, которым очевидно угрожают такие сценарии развития событий. Без акцентирования такого внимания невозможна ни корректировка основных нормативных документов, ни разработка будущей национальной стратегии развития, ни ликвидация провалов в стратегическом прогнозировании и стратегическом планировании страны.

 

Нельзя сказать, что во втором десятилетии XXI века динамика развития восточных регионов отрицательная. По авторитетному мнению полпреда В. Ишаева, ситуация по сравнению с предыдущими двумя десятилетиями исправляется: «– Дальний Восток, начиная с момента кризиса 2008 года, ни одного года не имел провалов в экономическом развитии. И даже в сравнении с 2008 годом в 2012 году индекс промышленного производства в среднем по России составил 103,7%, а в Дальневосточном федеральном округе – 121%. Инвестиции в основной капитал в среднем по стране не вышли на докризисные показатели – составили 99%, в то время как на Дальнем Востоке – 124,9% роста.

 

Увеличились поступления в консолидированный бюджет, хотя мы всегда говорили, что наша доля незначительна. Тем не менее, мы имеем достаточно серьезный рост: если в среднем по регионам России рост составляет 133%, то у нас – 159,2%.

 

Для Дальнего Востока важен вопрос демографии. В минувшем году в Дальневосточном федеральном округе рождаемость превысила смертность.

 

Безусловно, Дальний Восток будет развиваться за счет реализации мегапроектов. За последние годы уже было реализовано несколько крупнейших инвестиционных проектов, которые заметно изменили экономическую ситуацию в регионе к лучшему. Это такие крупные проекты, как прокладка нефтепровода «Восточная Сибирь – Тихий Океан», строительство автодороги «Чита – Хабаровск», начало строительства космодрома «Восточный». Суммарный объем инвестиций из всех источников, вложенных в подготовку саммита АТЭС во Владивостоке, превысил 680 млрд руб., а инвестиции последних лет в строительство автомагистрали «Амур» составили более 35 млрд руб.»[12]

 

Вместе с тем эта оценка представляется излишне оптимистичной: темпы восстановления восточных регионов совершенно не успевают за изменением геополитических реалий, требующих экстраординарных мер. Только изменением законодательства и нормативных актов, включая госпрограммы, льготы и тарифы, обойтись нельзя. Необходим принципиально новый политический подход, концентрирующий все национальные ресурсы на восточных регионах. Прежде всего ресурсы НЧП - демографические, моральные, духовные, экономические, образовательные, культурные. Только изменениями в льготах и тарифах не обойдешься, когда речь идет по сути дела о судьбе целой нации, проживающей к востоку от Урала. Мы в свое время легко потеряли часть нации в бывших советских республиках. Следующий этап – восточная часть, где необходимо концентрировать мощный национальный человеческий капитал, гарантирующий сохранение идентичности и государственного суверенитета. В противном случае наша страна повторит путь Византии, терявшей одну за другой свои провинции, а в конечном счете потерявшей свою столицу, идентичность и суверенитет.