Одна из бед наших современных пацифистов в том, что они слишком часто призывают к вмешательству в дела других народов[1]

Х. Маккиндер, геополитик

Фактическое разделение мира на «Запад» и «Не Запад» одним из своих важнейших последствий имело то, что западная военно-политическая коалиция во главе с США рассматривала все страны «Не Запада» в качестве объекта политики силового принуждения к соблюдению их норм и правил, что, в свою очередь, неизбежно предполагает угрозу или прямое использование военной силы. Понятие «стратегическое сдерживание» в этой связи, как и другие парадоксальные явления стратегии, исходит не из предотвращения войны, а из создания возможностей для контроля над силовой эскалацией, которая осуществляется через все стадии — от применения средств и способов «мягкой силы» к политике силового принуждения не военными и — неизбежно — военными средствами. Именно так необходимо рассматривать военные возможности западной военно-политической коалиции вообще и по отношению к России, в частности.

Возможности воздушно-космической обороны, таким образом, обеспечивают функции «расширенного» политического и военного сдерживания, которые не ограничиваются только элементарной защитой от стратегического первого или ответного удара ЯО[2]. В настоящее время система ПРО-ПВО США должна обеспечить, прежде всего, способность контролировать эскалацию любого военного конфликта (даже локального), сохраняя за США позицию силы[3] и возможность увеличить масштабы военного конфликта, а, значит, наращивать наступательные возможности. В том числе и по мере нарастания эскалации военного конфликта. Так, например, до и во время Специальной операции ВС РФ на Украине США настойчиво и последовательно усиливали военную эскалацию в том числе и посредством поставки на Украину самых разных образцов ВВСТ — от элементарных медицинских средств самозащиты до наступательных систем РСЗО типа M142 HIMARS[4].

Способность наращивать силовую эскалацию, продемонстрированная США в 2014–2022 годы, в решающей степени зависит от возможностей США нейтрализовать потенциал СНВ, РСМД и ЯО в целом России, КНР, а также КНДР и других стран. Эта тенденция тесно связана с привлечением союзников США по НАТО и других стран, прежде всего в Юго-Восточной Азии и на Ближнем Востоке. Как справедливо отмечает ведущий эксперт ЦВПИ МГИМО — Концерна ВКО «Алмаз-Антей» В.П. Козин, «Помимо совершенствования национального противоракетного потенциала США, а также противоракетной системы НАТО как по линии отдельных государств блока, так и совместно с американской стороной, в последующие годы произойдёт и оперативное объединение ядерных и обычных видов вооружений с противоракетными средствами Соединённых Штатов и Североатлантического союза, о чём было объявлено на саммите альянса в Чикаго в мае 2012 года»[5].

Таким образом, как в военно-политическом, так и в военно-стратегическом и военно-техническом отношениях широкомасштабную систему ПРО США следует рассматривать в самом широком политическом и военном контексте в качестве наступательно-оборонительного коалиционного потенциала всей военно-политической группировки, возглавляемой в мире, а не в узком смысле (как это нередко делается рядом учёных в России со времён М. Горбачёва) — как систему противоракетной обороны от СНВ РФ[6].

Широкомасштабная система ПРО, развиваемая США в сочетании с противоспутниковыми средствами и СВКН, а также возможностями применения стратегических и оперативных средств ВТО и РСЗО, должна рассматриваться в качестве системы наступательного потенциала, способного обеспечить успешное ведение США вооружённой борьбы на всех уровнях конфликта, а также гарантировать эффективное использование этого потенциала в качестве политико-психологического средства в политике силового принуждения. В этой области стратегии мы вновь оказываемся в плену парадокса, описанного известным специалистом Э. Люттваком: «Быть готовым к нападению ради «возмездия» — это доказательство мирного намерения, но возведение противоядерной защиты свидетельствует об агрессии, но, как минимум, «провокативно». Действует совсем другая логика, обыкновенно нарушающая динарную линейную логику…»[7].

Последовательность и преемственность этой политики США — очевидна, но далеко не всегда признается в российской элите, причём не только научной, но и политической, и военной, где существует устойчивая точка зрения о том, что правящие круги США по-разному оценивают возможности применения ЯО и намерений в области ПРО. Так, при всём преувеличенном расхождении в отношении вопросов безопасности демократов и республиканцев, которое существует в среде части российских политологов, обращает внимание, что Д. Трамп подтвердил преемственность программ в области СНВ (также как и позже Джо Байден) к вопросам безопасности, в частности, когда он обещал оставить неизменной программы создания глобальной эшелонированной системы ПРО, а также системы космических ударных вооружений и реализации «Молниеносного глобального удара» с использованием высокоточных гиперзвуковых средств, которые ведутся одновременно по трём направлениям: создания БР промежуточной дальности подводных лодок, гиперзвуковых планирующих систем морского базирования, а также высокоскоростных систем воздушного базирования[8].

Соответственно и нейтрализация этого наступательно-оборонительного потенциала потребует от России широкого комплекса мер в области разработки и производства наступательных и оборонительных ВВСТ самого широкого спектра — от стратегических и оперативных до тактических. Прежде всего, в области ВКО. Как показал опыт военных действий на Украине, широкая линейка средств ПВО-ПРО — от ПЗРК

и «Тор-2М», «Буков М3» и «С-300», и «С-400» — наиболее эффективный и единственно возможный способ обеспечения безопасности от всех типов СВКН противника.

Это неизбежно по-новому поставит задачу перед российским ОПК — создаваемый спектр ВВСТ должен технологически, экономически и военно-технически не уступать системам, разрабатываемым и производимым в США и странах-союзниках по широкой военно-политической коалиции. Реальность такова, что России придётся неизбежно соревноваться в области военного строительства не только с США, но и Японией, Республикой Кореей, странами ЕС, Израилем и рядом нейтральных государств.

Задачей Концерна ВКО «Алмаз-Антей» в этой связи станет разработка и производство всей линейки средств ПВО-ПРО — от систем малой дальности до систем большой дальности и противоспутниковых систем, — которые в настоящее время занимают более 90% всех создаваемых средств ПВО-ПРО в России[9]. Эта задача становится уже не только военно-технической, но и стратегической, и политической, более того, цивилизационной, от решения которой будет зависеть безопасность и полноценность

суверенитета и национальной идентичности России. Иначе говоря, возможности России в области ВКО можно приравнять к способности сохранения суверенитета и национальной идентичности.