Полдюжины человек, создавших свои технологические империи», определяют свои действия только корпоративными нормами и ни в грош не ставят Конституцию своих государств. Запад очень быстро утрачивает терпимость к многообразию и это вызывает серьёзную озабоченность[1]

С. Лавров, министр иностранных дел России

«Переходный период» трансформации международной обстановки, получивший с легкой руки Е.М. Примакова ещё в конце 90-х гг. характеристику «турбулентный», означает радикальные изменения в состоянии международной и военно-политической обстановки и, как следствие, неизбежно, — в национальных и военных стратегиях государств. Это призвание стало общим местом рассуждении политиков и политологов в начале столетия[2].

К сожалению, далее признания «турбулентности» Е.М. Примаковым в то время дело не пошло. Этот шаг номинально был сделан в Концепции внешней политики России в апреле 2023 года[3], а до этого в признаниях В.В. Путина и С.В. Лаврова о том, что «как прежде, больше не будет»[4].

Частью этих изменений в мировой МО-ВПО стали перемены в состоянии региональной ВПО и СО в Европе, но именно частью, потому что суть этих изменений и характера СВО России на Украине может быть понята только в случае их восприятия как продолжения радикальных изменений в международной и военно-политической обстановки в мире.

Эти радикальные глобальные изменения связаны, прежде всего, с переходом доминирующей тенденции — глобализации под контролем США — в стадию, когда цивилизации, их коалиции и отдельные государства ориентируются в возрастающей степени на национальные интересы и приоритеты развития, растущую автаркию[5]. Этот процесс неизбежно отражается на характере экономик и развитии ВС и ОПК отдельных коалиций и государств, которые будут стремиться к национальной консолидации (или, как минимум, коалиционным блокам).

При этом огромное значение будет иметь обеспеченность государств национальными ресурсами или гарантированным доступом к ресурсам человечества.

Этот процесс хорошо иллюстрируется на примере расширения доступа России к национальным природным ресурсам в последние годы. Так, в России со временем стало ясно, что авиационную, космическую, оборонную промышленность, электронику и автомобилестроение невозможно развивать без собственной сырьевой базы металлов. На начало 1996-го из 29 видов минерального сырья, отнесенных правительством к стратегически важными, обеспеченности достигли по 15 — нефти, природному газу, золоту, меди, никелю, свинцу, молибдену, вольфраму, олову, цирконию, кобальту, платиноидам, серебру, алмазам и особо чистому кварцевому сырью. Остальные 14 видов — уран, марганец, хром, титан, бокситы, тантал, ниобий, скандий, бериллий, сурьму, литий, германий, рений и редкоземельные элементы иттриевой группы — полностью или частично импортировали[6].

С годами ситуация ухудшалась. В связи с развитием новых технологий потребность в некоторых металлах возросла в разы, а запасы месторождений, открытых и разведанных еще в советское время, истощались. Зависимость от зарубежных поставщиков стала критической, особенно после введения экономических санкций. В августе 2022-го правительство утвердило новый перечень основных видов стратегического минерального сырья — уже из 61 позиции. Добавили гелий, графит, рубидий, цезий, индий, галлий, гафний, ванадий, апатитовые руды, калийные соли, плавиковый шпат, все 17 редкоземельных элементов, а также подземные воды. По некоторым — марганцу, хрому, титану, литию — зависимость от импорта сегодня достигает ста процентов.

Прежде всего, между военно-политической коалицией Запада и другими центрами силы, из которых прямо решилась выступить против Запада пока что только Россия и, отчасти, КНДР, Иран и Китай.

В этом смысле современная военно-политическая коалиция во главе с США включает не только страны-члены НАТО, но и основные прозападные страны в АТР — Японию, Австралию, Республику Корея, попытки втянуть в эту коалицию Индию и другие страны[7].

К концу 2022 года США практически уничтожили складывавшуюся десятилетиями после Второй мировой войны систему международной безопасности, договоренности и институты. На её руинах они пытаются создать некие новые «нормы и правила», с помощью обязательного выполнения которого будут формироваться новый миропорядок.

Этот вывод принципиально важен потому, что оценка сути СВО прямо зависит от того, как вы, оцениваете происходящие в целом в мире изменения. Под сущностью любого явления в политике понимается совокупность наиболее важных и устойчивых, глубинных связей, отношений, присущих данному явлению и определяющих его главные черты и тенденции развития. Применительно к государству, его политике, современной оценке ВПО, определить его сущность — значит установить, в чьих интересах сосредоточена государственная власть, чьим интересам она служит, чью волю выражает. Так, сущностью современного этапа развития наиболее вероятного варианта сценария ВПО является нарастание прямой, экзистенциальной угрозы России[8]. Причём не только как суверенному государству, но и нации.

В нашем случае я исхожу из того, что решающими интересами выступают интересы правящей элиты США и части элит их стран-союзников, которые концентрируются в узких социальных группах, контролирующих национальные и международные ресурсы. В том числе зарубежных стран, включая Россию. Об этом свидетельствуют, например, тысячи финансируемых организаций из-за рубежа и десятки тысяч отдельных граждан, получающих прямую финансовую выгоду от такого сотрудничества. Эти интересы могут и нередко прямо противоречат не только общечеловеческим, но и национальным интересам.

В этом смысле современный процесс формирования МО и ВПО — непосредственное следствие политики в области силового обеспечения интересов этих узких социальных групп.

Именно поэтому сущность «переходного периода» в развитии МО и ВПО в мире 2010–2025 годов (т. е. развитие главных свойств и качеств конкретного сценария МО и ВПО в одном из его конкретных вариантов), сложившихся после 2010 года, в России оценивается разными политиками и учёными по-разному, причем, как правило, достаточно противоречиво и субъективно. Во многом в зависимости от политической и идеологической точки зрения и профессиональной принадлежности. Нередко — в зависимости от личных или групповых интересов. Как и средств силового противоборства[9].

Очевидно, существование, как минимум, двух лагерей — последователей политики М. Горбачёва и Б. Ельцина, которая в своих основных чертах ориентируется на «вхождение России в западную цивилизацию» на любых условиях (в том числе противоречащих национальным интересам и системе ценностей), — и широкого спектра политиков и учёных, составляющих, однако, меньшинство в правящей элите страны, ориентированных на самостоятельное развитие России.

Именно разница в понимании интересов отличает оценки этих групп политиков и учёных[10].

Так, напомню, что предложенный выше вариант сценария развития ВПО в 2010–2025 годы, («Вариант № 2 — Усиления военно-силового давления») в настоящее время трансформируется в «Вариант № 2.2») предполагает неизбежный переход к стадии военных конфликтов в регионах и против отдельных стран. Важной особенностью этого периода является ликвидации как единого целого остатков постсоветского пространства (девальвация институтов СНГ, ОДКБ, ЕврАзЭС), и неизбежная последующая дезинтеграция собственно России, как единого субъекта МО и потенциально возможного будущего ядра евразийской интеграции.

Другая точка зрения, как всегда, пытается инициировать очередные компромиссы и односторонние уступки со стороны России, аргументируя такую политику «сохранением пространства для сотрудничества», «сохранением институтов сотрудничества» и т. п. даже ценою принципиальных уступок в области суверенитета и национальной идентичности.

Разница в подходах тех или иных представителей правящей элиты России объясняет разницу в оценке и прогнозах развития ВПО по тому или иному сценарию в будущем: именно следствием субъективного отношения («позиции») к сущности «переходного периода» и интересов отдельных социальных групп и внешних сил. Это хорошо видно на примере многочисленных работ, подготовленных в этих учреждениях, организациях и неформальных коллективах.

Таким образом, особенности развития ВПО в мире предопределены более общими особенностями развития МО, которые в решающей степени влияют на частные сценарии и их варианты развития ВПО и СО. В том числе ход военных операций на Украине. «Переходный период» прямо зависит от темпов развития тех или иных государств и экономик. Главная особенность и тенденция развития человечества — быстро растущий «творческий» («креативный») класс, как по численности, та и по его влиянию в социально-политической, экономической и военной деятельности государств. Так, его численность выросла за последние 30 лет в ряде стран в 5–7 раз, а в развивающихся странах стремительно догоняет показатели развитых государств. В ходе СВО на Украине именно качество человеческого капитала (ВВСТ, военного искусства) и его институтов (подготовки личного состава, боеспособности отдельных видов и родов войск) предопределяют результаты военно-силового противоборства. Иными словами, именно институты развития НЧК и критерии развития «креативного класса» сегодня определяют уровень государственной и военной мощи, в том числе и эффективность его силовой (военной и не военной) политики.

К началу нового века уровень технологического развития государств стал главным критерием развития человечества на фоне усреднения других критериев, — экономических, демографических и пр., а также завершения в основном оформления глобальных тенденций.

От него в конечном счёте стали зависеть основные критерии развития государств и их перспектив в будущих системах МО и ВПО.

Поворотным пунктом стала такая оценка в Послании Президента России В. Путина ФС РФ 1 марта 2018 года, когда он говорил о том, что «Отставание — вот главная угроза и вот наш враг». Растущее технологическое отставание стало, таким образом, главным объектом для действий правительства, который Президент России обозначил в своём первом указе 7 мая 2018 года, где он потребовал разработать до 1 октября того же года план основных мероприятий по ускорению развития России.

Это же технологическое отставание наиболее ярко выразилось в отставании России в развитии информационных технологий. Такое отставания сложилось во многом ещё во времена существования СССР, т.е. оно уже исторически закрепилось в развитии советской и российской экономики ко второму десятилетию нового века.

Но главная опасность заключается в том, что нынешний этап развития мировой экономики — информационно-технологический — охватывает все области и сферы деятельности, т. е. является своего рода «интегральным показателем» уровня экономического и технологического развития, который, в свою очередь, является решающим фактором в развитии обществ и государств. Поэтому отставание России в области информационно-коммуникационных технологий, которое началось с последней трети прошлого века, имеет не только технологическое и экономическое, но и гораздо более широкое значение: военно-политическое и даже культурно-цивилизационное значение, отражающее глубокий системный кризис российского общества и его идентичности[11].

Это отставание во многом стало причиной глубокого экономического и социально-политического кризиса в СССР, но оно же продолжает оставаться во многом первопричиной низких темпов развития России сегодня. Таким образом, «круг замыкается»: отставание России на информационном этапе развития человечества ведёт к неизбежному отставанию в темпах развития экономики и общества, что в военно-политической области выражается в отставании в создании средств и разработке способов силового (включая военное) насилия.

В полной мере это относится к информационным средствам насилия, включая такие средства, как СМИ и сетевые ресурсы, которые до недавнего времени не относились к категории средств политического, а тем более силового принуждения.

Все эти закономерности в полной мере находят своё выражение в политике «силового принуждения», которая стала сутью современной политики западной военно-политической коалиции во главе с США. В этой политике исключительно важную роль в последние десятилетия стали играть сетевые СМИ и другие интернет-ресурсы, контроль над которыми в настоящее время практически находится у США и их союзников. Так, уже в ходе войны в Ираке в 2003 году США активно использовали социальные сети для агентурной «противоповстанческой» работы, направленной на уничтожение очагов сопротивления.