Возвращение к эпохе «больших войн»?

Существует немало общих оценок состояния ВПО в мире и на Украине, в том числе политики и стратегии отдельных стран на начало 2024 г., однако большинство из них не является переосмыслением принципиальных изменений в военных стратегиях государств, которые произошли в ходе СВО, в частности:

– необходимости полного пересмотра важнейших положений военной стратегии и науки о войне;

– возвращения к «большой войне», от которой отказались в последние десятилетия в пользу манёвренных малых войн;

– отсутствия значимых военных ресурсов – вооружений, военной и специальной техники (ВВСТ) и боеприпасов у всех сторон;

– резкого удорожания средств ведения войны и несоразмерности стоимости решения военной задачи, когда «ракетой в 1–2 млн бьют по верблюду», а БПЛА – по танку стоимостью 5 млн или БЭК[1] – по судну за 3000 млн и т. д.;

– значения запасов ВВСТ и боеприпасов и роли военной промышленности в современной войне;

– роли военных технологий и быстроты внедрения ВВСТ в войска;

– значения качества человеческого капитала военачальников и личного состава и т. д.

Из этого перечня следует неизбежный вывод о том, что практически все основные принципы военной стратегии и военной политики прошлых лет подлежат радикальному пересмотру[2]. Это, естественно, потребует немало времени и длительной работы. Похоже, однако, что в начале 2024 г. никто – ни в России, ни за рубежом – не спешит с окончательными обобщениями и выводами (во всяком случае публично), хотя корректировка в военной стратегии государств в 2024 г. необходима. В военном строительстве, где потребность быстрых корректировок ощущается острее, процессы в последние два года идут быстрее.

Надо признать, что отчасти уже в конце 2022 – начале 2023 г. в США (точнее – Министерстве Армии и конгрессе) стали делать самые первые шаги по внедрению более оперативной системы закупок ВВСТ и боеприпасов, когда контракты заключаются не на год, а на пять лет и более.

Это и понятно, ведь существовавшие запасы ВВСТ и боеприпасов в ходе СВО стали стремительно истощаться ещё в 2022 г[3].

В список таких ВВСТ и боеприпасов вошли вооружения для сухопутных сил. Приоритеты долгосрочных закупок прямо связаны с прогнозом длительности войны на Украине и других регионах, а также приоритетами в вооружениях и боеприпасах.

«Большим преимуществом многолетних контрактов является то, что они обычно экономят много денег, вы стабилизируете промышленную базу и стабилизируете поставщиков, потому что вы, будем надеяться, сможете получить четырёх- или пятилетний контракт на что-то вместо одного года за один год», – заявил журналистам на круглом столе (21 ноября 2022 г.) Дуглас Буш, помощник министра армии по закупкам, логистике и технологиям (приложение).

Отсутствие масштабной дискуссии о военной политике и стратегии к началу 2024 г. тем не менее всё равно требует хотя бы самых предварительных оценок и самых общих выводов о развитии военной стратегии и военной политике США и их союзников как минимум на краткосрочную перспективу. Основные положения такой дискуссии, судя по немногим публикациям и результатам нечастых обсуждений 2022– 2024 гг., сводятся к тому, что война в отсутствии единой (формально не утверждённой) военной стратегии западной коалиции будет характеризоваться так:

– активные военные действия продолжатся как минимум до конца 2024 г. (хотя поражение ВСУ может быть и раньше), но, вероятнее всего, до конца 2025 г.;

– весь год она будет позиционной, по аналогии с тем, что происходило в январе – марте 2024 г. (хотя и появляются регулярно заявления об очередном контрнаступе, имеющим, как правило, пропагандистско-политическое значение, как мартовские диверсии в России 2024 г.);

– очень многое для ВСУ будет зависеть от сокращения поддержки Запада в области финансов, но особенно ВВСТ и боеприпасов, прежде всего от возможностей использования высокоточного оружия (ВТО) большой дальности и наличия артиллерии и боеприпасов;

– спектр силовых невоенных средств и мер, используемых Западом, будет расширяться и далее. Среди них важное место займут политико-дипломатические средства, в частности, имитация переговоров и попыток заморозить конфликт, снизив его активность на время, а также усиление применения других силовых, прежде всего информационных и финансово-экономических мер давления;

– планируется неизбежная эскалация в применении диверсионных и террористических средств (БПЛА, диверсионно-разведывательные группы и пр.), а также попытки внутриполитической дестабилизации политического режима в России, в том числе и с помощью террористических средств и методов, аналогичных акции в «Крокус Сити» (март 2024 г.).

Это самые общие предварительные оценки, которые, однако, не означают, что США и НАТО разработали какую-то конкретную, нормативно утверждённую, военную стратегию для блока и ВСУ на 2024 г. Вероятнее всего, она будет сформулирована к лету 2024 г. На саммите НАТО в Вашингтоне. Названные ориентиры в начале 2024 г. пока только контуры будущей стратегии.

Достаточно точно эту ситуацию можно сформулировать так: «После неудачи украинского наступления 2023 г. Украина и Запад оказались без внятной стратегии войны. Подспудно главной целью наступления было создание внутриполитического кризиса в РФ и как максимум смена режима в Москве. В сущности, Украина и Запад ещё весной 2022 г. поставили на джекпот, который не выпал, и теперь неясно, что делать дальше. Для Украины и Запада выбор между двумя вариантами: продолжать “войну против Путина” длительное время с неясными перспективами и постоянной угрозой эскалации или пойти на перемирие по корейскому образцу на условиях статус-кво. Оба варианта, по сути, предлагают откладывание реального мирного урегулирования на постпутинскую эпоху в надежде на “более реалистичное руководство в Москве”.

Пока что В. Зеленский, а также большая часть украинской элиты и “коллективный Запад”, отвергают “корейский” (или любой иной) вариант перемирия. Это означает, что в 2024 г. стороны намерены “дать войне ещё один шанс” и продолжить пробу сил уже в условиях позиционной борьбы для стресс-проверки ресурсных возможностей и политической воли»[4].

С точки зрения долгосрочной внешнеполитической стратегии Запада эта оценка не вполне точная.

Она скорее ситуативная, тактическая, но стратегические цели и задачи военно-силового противоборства с Россией, стоящие перед США и их союзниками, как следует из базового ценария развития МО (рис.), однако, никто не отменял. Поэтому и базовый сценарий развития ВПО на Украине будет ограничен этими рамками.

Переговоры могут стать исключительно тактическим средством продолжения военно-силовой борьбы, которая может закончиться компромиссом только при значимом военном результате, как минимум, относительной победе одной из сторон.

Проблема, кроме того, в том, что на Западе к концу 2024 г. Должна победить одна из доминирующих политико-идеологических концепций во внешней политике: идеологический либерализм (глобализм), связанный в настоящее время с Дж. Байденом[5], и прагматизм (реализм), которого придерживается другая часть правящей элиты США и Запада в целом. Внешнеполитическая и военная стратегия не только США, но и других стран Запада в конечном счёте в 2024 г. будет испытывать на себе результаты этого противоборства, в том числе и на выборах в США, и в ЕС, и в других странах.

Оба эти течения в США и Европе преследуют одну и ту же главную цель – сохранить контроль правящей элиты на Западе над военно-политической и финансово-экономической обстановкой в мире, т. е. обеспечить себе максимально благоприятные условия существования с помощью имеющихся у них силовых – военных и невоенных – средств и методов.

Разница существует в подходах: в одном случае США претендуют на лидерство в глобализации во всех областях, а в другом – на национальное лидерство, сугубо прагматическое, даже традиционное.

Среди таких средств и методов военная сила имеет важнейшее значение прежде всего в одной из своих форм – политико-психологической (угрозы, шантаж, создание «позиции силы»), самая опасная из которых (военное насилие) рассматривается в качестве крайней формы использования, потому что трудно контролируется.

Подход к выбору силовых средств у сторонников лидерства в глобализации и автаркии тоже разный.

В первом случае предполагается универсальное лидерство и контроль во всех областях, а во втором – в тех, которые выгодны США.

Примечательно, что война тоже понимается по-разному.

В первом случае как использование военно-силовых средств в самом широком спектре борьбы – от «мягкой силы» до применения ЯО. Во втором – акцент делается на традиционных средствах: политико-дипломатических, военных, финансово-экономических. Очевидно, что позиция «глубинного государства» (вооружённые силы страны, ЦРУ, конгресса, бизнеса и пр.) достаточно компромиссная: оба лагеря примерно одинаково представлены не только среди республиканцев и демократов, но и среди чиновников и военных, а также крупного бизнеса.

Военные действия, вплоть до уровня применения ЯО, рассматриваются коалицией, прежде всего США, как крайняя и наименее желательная возможность перевода военного конфликта в глобальный конфликт, который, если и произойдёт, должен быть на территории Европы. Преимущественно и желательно – стран Восточной Европы.

Это положение, допустимое для США, естественно, не устраивает бо́льшую часть правящей европейской элиты, которая подвергнется в данном случае прямому риску.

«Естественным» прологом к такой войне может быть «большая война» в Европе. Именно поэтому идеи стратегии «большой сухопутной войны» на территории Европы без применения ЯО, как крайняя форма военных действий на украинском ТВД, вызывают откровенные опасения и дискуссии, угроза которой, однако, используется рядом западных политиков в качестве попытки силового давления на Россию.