Совершенно очевидно, что стратегия важнейшего оппонента России в мире и лидера западной военно-политической коалиции США объективно влияет на стратегию развития и безопасности (СНБ) России. Причем как прямо, когда политическое и военное искусство США, их ресурсы влияют на стратегию нашей страны, так и опосредовано, когда стратегия США влияет, во-первых, непосредственно на формирование МО и ВПО в мире, а, во-вторых, когда она влияет на национальные ресурсы и правящую элиту нашей страны. Кроме того, если что-то и применимо чужое, например, знание, на практике для политической и военной стратегии нашей страны, то это исторический опыт и опыт других государств, который иллюстрирует теорию и методологию[1].

В этом смысле опыт формирования СНБ США при Дж. Байдене[2] представляется, на мой взгляд, безусловный интерес, как минимум, игнорировать который нельзя. При всей относительной ценности и полезности политической и военной науки, в особенности теории и методологии, нельзя отрицать, что более широкий кругозор помогает политическому и военному искусству в принятии уникальных решений[3].

Кроме того, в реальности военно-политической обстановке конкретная ситуация выглядит следующим образом: чем лучше государство подготовилось к военному противоборству заранее, тем больше у него шансов победить в таком противоборстве даже в условиях, когда приходится корректировать планы, подготовленные заранее. Коррективы, вносимые в ходе военных действий и силового противоборства при отсутствии тщательно проработанных планов, всегда обладают повышенными издержками и пониженной эффективностью. Так, после начала войны Германии с СССР, приказы, отдаваемые ГКО, в отсутствии генерального плана ведения стратегического отступления, часто не соответствовали реальностям и, как правило, первое время были ошибочны. Работа германского Генштаба до войны оказалась более эффективной: традиционная немецкая военная школа тщательно подходила к планированию, что проявилось, например, в операциях против Бельгии и Польши, но и она допустила крупные ошибки, которые привели к провалу «блицкрига» в силу того, что не смогли учитывать важные факторы (мобилизационные возможности, способность руководства страны организовать оборону и эвакуацию, количество и качество ВВСТ и т. д.).

И тем не менее выбор наиболее эффективных средств и способов, целей и задач конкретной военной стратегии, остаётся за правящей элитой государства даже в условиях начавшегося конфликта. Проблема, однако, в том, что какие-то решения в ходе начавшегося конфликта уже нельзя полностью или даже частично реализовать. Прежде всего речь идет о фундаментальных разработках и НИОКР, результаты которых сказываются только в среднесрочной и долгосрочной перспективе, о крупном военном строительстве, требующем годы (например, военных судов), создании инфраструктуры и военно-промышленных мощностей, которые в условиях войны делать крайне трудно, и т. д. Из этого следует, что для такого государственного и военного планирования необходим достаточно точный стратегический прогноз развития ВПО и возможностей потенциального(ых) противника(ов), из которых можно успеть сделать своевременные выводы[4].

Акцент, который был сделан Дж. Байденом в варианте СНБ от марта 2021 года, на двух аспектах – значения военной силы среди других силовых инструментов политики и роли технологий и человеческого капитала – представляет, на мой взгляд, исключительно важное значение, которое я не обнаружил у тех в России, кто комментировал этот документ.

Исключительно важное значение в этой связи приобретает своевременная разработка силовых средств политики, которые не ограничиваются только военными средствами, а также способов (стратегии) их использования. При этом такие средства и способы не должны носить «зеркального» характера, а (как уже говорилось выше) должны быть ориентированы на повышение эффективности управления (противоборства) с противником в самых разных областях – от культурно-образовательной и научной до прямого применения ОМУ[5].

Кроме того, в СНБ США недвусмысленно произошла переориентация активности в глобальном масштабе в пользу двух регионов Индо-Тихоокеанского» и «Европы»[6]. Именно поэтому нужен точный прогноз развития не только ВПО, но и СО, причём на разных ТВД, а также разных форм силовых конфликтов: средства и способы противодействия должны разрабатываться, как минимум, одновременно, а лучше с опережением уже на стадии НИОКР, но выбор за их использованием и производством остаётся за политически и военным руководством страны. Общий подход к этой проблеме можно отобразить на следующей схеме, иллюстрирующей принцип создания широкой системы средств и способов силового – военного и не военного – противоборства[7].

При одной принципиальной и очень существенной оговорке – правящая элита России приняла бескомпромиссное решение активного сопротивления, которое в нашей схеме получило название «Вариант № 4. Готовность к активным оборонительным и наступательным действиям». Этот вариант предполагает, в свою очередь, выбор конкретной стратегии таких активных действий (сценария «Активного стратегического сдерживания») и общенациональной мобилизации – мероприятий во внутренней и внешней политике. В настоящее время, на мой взгляд, можно говорить о том, что правящая российская элита в основном приняла «Вариант № 4», более того, в своём большинстве понимает его безальтернативность, но находится в состоянии (процессе) как выбора конкретного варианта стратегии, так и непоследовательно проводит политику консолидации национальных ресурсов[8].

Решения В.В. Путина[9] и планы приоритетных проектов Правительства РФ, принятые в 2018–2019 годах, говорят в пользу выбора стратегии опережающего («прорывного») научно-технического и социально-экономического развития, которое одновременно рассматривалось и главным инструментом обеспечения безопасности. В 2020 году новое правительство России и пандемия сделали эти планы устаревшими. К сожалению, как и предыдущие планы и стратегии. Осталась самая общая идея и СНБ РФ, утвержденная в конце 2015 года[10].

Акцент Дж. Байдена на технологическом превосходстве США отражал общую направленность идей последних лет В.В. Путина о технологической независимости и импортозамещении и общее понимание в мире законов экономического развития даже среди самых упертых либералов. В этом смысле стратегия В.В. Путина не отличалась от стратегии Д. Трампа, который рассматривал в качестве важнейшего приоритета сохранение технологического и промышленного лидерства США[11] (одновременно, как считают эксперты РЭНД, видят в этом наиболее эффективный инструмент внешнеполитического влияния)[12]. Проблема, однако, состоит в реализации этих планов: России, долгое время отстающей от лидеров мирового развития, необходим прирост ВВП и промышленного производства не 1–1,5%, а, как минимум, в последние десятилетия в Китае и Индии – 6,5–7%. Прежде всего потому, что огромные по сравнению с российской, экономики США и стран ЕС, обеспечивая рост ВВП в 2–3,5%, стремительно увеличивают разницу в военной мощи западной ЛЧЦ и коалиции с российской ЛЧЦ. Эти и другие особенности говорят о том, что современная Россия и ВПО находятся в состоянии «переходного периода» резкого обострения МО и перехода к военно-силовому сценарию развития ВПО в одном из его наихудших вариантов[13].

Поэтому России следует исходить из реалий ограниченности национальных ресурсов, что, в свою очередь, накладывает очень серьёзные ограничения на выбор стратегии активного противоборства, который затягивается. Элементы этой стратегии отчасти просматриваются в решении В. Путина об усилении ВКС (прежде всего, численности СУ-50 и другой авиации), модернизации РВСН и ПЛАРБ, а также обновлении ВВСТ и укреплении ВС, но не только: с опозданием, но в России поняли исключительно важное значение информационных технологий, ИИ и средств связи, развитие которых предполагается стимулировать с помощью государства[14].

Поняли в целом в российской элите и то, что эффективное противодействие возможно только с помощью системы средств и мер очень широкого спектра, включающей как укрепление инструментов «мягкой силы», так и военной мощи[15]. В целом модель такого системного противодействия можно изобразить следующим образом, как это показано на рисунке.

Как видно из этой модели[16], эффективное продвижение политики «силового принуждения» зависит от того, насколько системно, комплексно используются все силовые (военные и не военные) силовые инструменты. Последний и яркий пример – политика Дж. Байдена, декларируемая в «Руководстве СНБ»[17] и реализуемая США в отношении Ирана, сочетающая угрозы применения военной силы с экономическими санкциями и «посулами» содействия в экономическом развитии. Санкции + авианосная группировка, нависающая на Ираном, представляются в стратегии США наилучшим сочетанием. Причём если прежде Д. Трамп дважды в течение одного дня давал утечки в отношении своих намерений по нанесению воздушного удара по Ирану: «отдан приказ», «приостановлен», «отменён» на время и т. п., то Дж. Байден с самого начала сделал это доктринальной установкой политики США, заявив о «системе» мер принуждения[18].

Примечательно, что ровно такая же политика была у США и во время войны во Вьетнаме, где они, как минимум, 13 раз пытались «проинформировать» правительство Вьетнама о своей готовности использовать ядерное оружие[19]. Ради шантажа бывший президент США даже придумал «теорию безумца», которая «намекала» вьетнамцам, что он «дошел до точки», основанной на лекции Г. Киссинджера «использование безумия в политических целях»[20].

Надо признать, что политико-психологические методы в военном деле и дипломатии использовались всегда. Нередко они оказываются очень эффективными, причём далеко не всегда в качестве шантажа или принуждения, а в целях предостережения. Так, в Средиземноморье, в ходе конфликта вокруг Сирии, не раз использовались пуски российских КР МБ для того, чтобы вынудить США и союзников ограничить масштабы своего участия в военном конфликте[21].

Аналогично используются ВС России и Белоруссии в последние годы и на территории западного союзника России, когда требуется либо ограничить военную активность членов НАТО в Польше, либо её свести к минимуму. Прибытие в июне 2019 года российский военнослужащих со столь грозным оружием как ОТРК «Искандер», а также новейшими боевыми самолетами и вертолетами накануне II Европейских игр не случайно: мы хорошо помним войну, начатую Грузией в августе 2008 года во время Олимпийских игр. Это поспособствует обеспечению безопасности на время проведения спортивного мероприятия. Во-вторых, в сентябре на российской территории пройдет совместное оперативное учение вооруженных сил Республики Беларусь и Российской Федерации «Щит Союза – 2019».

Очевидно, что убытие боевых подразделений на штатной технике приведет к ослаблению боевого потенциала белорусского оборонного ведомства. В связи с этим, российские части, прибывшие для участия в параде по случаю 75-й годовщины освобождения Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков, могут остаться на белорусской земле до возвращения с учения сил и средств ВС РБ, что поспособствует сохранению безопасности не только на территории Белоруссии, но и во всем регионе.

Кроме того, в случае необходимости российский контингент в самые короткие сроки может быть усилен. Напомним, что основное назначение ОТРК «Искандер» – уничтожение систем ПВО и ПРО противника, а также важнейших объектов, прикрываемых ими, на дальностях до 500 км.

Следовательно, разместив данные комплексы на территории РБ, при поддержке боевой авиации, в том числе российской, оставшаяся группировка сил и средств в Белоруссии будет вполне способна остудить некоторые горячие головы западных военачальников, у которых зреют реваншистские планы.

Необходимо упомянуть и про наличие на вооружении ВС РБ ракетного комплекса «Полонез», дальность поражения которого уже составляет 300 км.

К слову, у западных границ России и Белоруссии блок НАТО продолжает наращивать боевые возможности своей группировки. На протяжении нескольких месяцев проходят учения, которые будут длиться до конца сентября, где отрабатываются элементы наступательных действий.

Кроме того, у Москвы и Минска вызывает беспокойство наращивание военного присутствия США в Польше.

Согласно решению президента Трампа, войска США на польской территории будут размещены в шести точках (отдельные из них – уже и на постоянной основе). На одной из авиабаз появится и эскадрилья американских разведывательных беспилотников MQ-9.

Поэтому размещение, пусть и на временной основе, новейших образцов боевой техники и летательных аппаратов ВС РФ может стать именно тем ответным шагом, который сделает размещение в Польше и странах Балтии новых американских войсковых подразделений не эффективным, а следовательно – не целесообразным[22].

Оценка политики США английскими авторитетными экспертами: «Никто больше не относится к Америке легкомысленно. И враги, и друзья знают, что она готова использовать весь свой экономический арсенал, защищая собственные интересы. Америка прибегает к новой тактике хладнокровного балансирования на краю войны и к новым видам оружия, пользуясь своим положением нервного центра мировой экономики и не давая потокам товаров, идей, информации и денег свободно проходить через границы. В ком-то этот образ мощной сверхдержавы XXI века вызывает энтузиазм. Но такое поведение может спровоцировать кризис, ведь оно ставит под сомнение самый ценный актив Америки – ее легитимность[23].

Возможно, вы думаете, что влияние Америке обеспечивают ее 11 авианосцев, 6 500 ядерных боеголовок или ее якорная функция в МВФ. Но кроме этого она еще и центральный узел в деловой сети, лежащей в основе глобализации. Эта сеть фирм, идей и стандартов отражает и приумножает возможности Америки. Хотя в эту систему и входят товары, идущие через снабженческие цепочки, в основном ее составляющие нематериальны. Под контролем Америки или у нее на территории находится более 50% межгосударственных ресурсов, необходимых для реализации бизнес-проектов, венчурных капиталов, телекоммуникационных систем, лучших университетов мира и фондовых активов. Примерно 88 % всех валютных сделок в мире осуществляются в долларах. Повсеместно на планете постоянно используются карты «Visa», в долларах выставляются счета, люди спят рядом с устройствами с чипами «Qualcomm», смотрят «Netflix» и работают в компаниях, куда инвестирует средства «BlackRock».

Иностранцы идут на все это, потому что в конечном итоге им это выгодно. Может, и не они устанавливают правила игры, зато они получают доступ к американским рынкам и могут рассчитывать на справедливое отношение к себе, наравне с американскими фирмами. Глобализация и технологии сделали эту сеть еще более мощной, хотя доля США в мировом ВВП и уменьшилась с 38%, которые были в 1969 году, до сегодняшних 24%. Китай пока не может с ними конкурировать, хотя его экономика по размеру и приближается к американской»[24].

Главный вывод, который следует из выбора правящей элиты в пользу «Варианта № 4» («Готовность к активным оборонительным и наступательным действиям») следующий[25]:

1. Современное силовое противоборство происходит во всех областях взаимодействия субъекта ВПО с другими субъектами, акторами и факторами. Военно-силовое противоборство выступает частью, набором средств и способов более широкого спектра противоборства между различными субъектами и акторами ВПО[26].

2. Наиболее эффективными внешнеполитическими инструментами силового противоборства (наименее дорогими, менее рискованными и результативными) стали.