В условиях радикальных, качественных изменений в МО-ВПО требуются не менее радикальные изменения в национальной стратегии. И эти изменения под внешними давлениями стали происходить в России «по нарастающей» с 2014 года. Их суть – изменение в стратегии России, ориентированной на западную глобализацию, существовавшей с конца 80-х годов прошлого века, на усиление автаркии практически во всех областях – от культуры и образования до экономики, внешней и военной политики. При этом В.В. Путин неоднократно подчеркивал, что это не означает полного отказа от глобализации и ухода в абсолютную автаркию, но, скорее, изменение баланса между ними. Баланс стал быстрее сдвигаться в пользу автаркии с 2022 года, но периодически наследие прежней ориентации на глобализацию давало о себе знать. В итоге в России сложилось неустойчивое равновесие, когда движения внутри стратегической мысли («основной идеи»), планов её реализации, ресурсов и воли периодически корректировались то в одну, то в другую сторону.

Но когда речь заходит о конкретных, тем более, радикальных изменениях в национальных стратегиях, ситуация выглядит иначе. Это происходит потому, что правящие элиты так или иначе приспосабливаются к текущему порядку, даже если и понимают необходимость его изменения. Россия – типичный пример того, как радикально изменившийся мир потребовал изменений в стратегии России в 2021 году, которые во многом начались, вынуждено, принудительно, вопреки воле значительной части правящей элиты. Более того, та часть элиты, которая сумела приспособиться к текущему порядку, и даже извлечь из него выгоду (обзавестись зарубежными активами, привыкнуть к европейскому комфорту и т.п.) отнюдь не стремилась к изменениям, фактически препятствовала им. Свидетельство этому – массовая эмиграция из России в период 2020-2024 годов, превысившая миллионы человек.

К сожалению, в общественных науках процесс критики глобализации шел еще медленнее, чем в правящей элите: российская научная среда сумела быстро приспособиться к глобалистским реалиям и достаточно комфортно себя чувствовала. Тем более что правящая элита этому откровенно способствовала. Не случайно, по некоторым источникам прошла информация, что порядка 80% научных работников РАН не поддержали СВО. Это объясняет, например, то, что далее признания «турбулентности» Е.М. Примаковым МО и ВПО в то время дело не пошло. Этот шаг номинально был сделан только в Концепции внешней политики России в апреле 2023 года[1], а до этого в признаниях В.В. Путина и С.В. Лаврова о том, что «как прежде, больше не будет»[2].

Частью этих изменений в мировой МО-ВПО стали перемены в состоянии региональной ВПО и СО в Европе, но именно частью, потому что суть этих изменений и характера СВО России на Украине может быть понята только в случае их восприятия как продолжения радикальных изменений в международной и военно-политической обстановки в мире[3].

Эти радикальные глобальные изменения связаны, прежде всего, с переходом доминирующей тенденции – глобализации под контролем США – в стадию, когда цивилизации, их коалиции и отдельные государства ориентируются в возрастающей степени на национальные интересы и приоритеты развития, растущую автаркию. Этот процесс неизбежно отражается на характере экономик и развитии ВС и ОПК отдельных коалиций и государств, которые будут стремиться к национальной консолидации (или, как минимум, коалиционным блокам). При этом огромное значение будет иметь обеспеченность государств национальными ресурсами или гарантированным доступом к ресурсам человечества. Что отлично понимают в США, создавая систему глобального контроля над важнейшими мировыми ресурсами и доступом к ним. Не случайно то, что антироссийские санкции привели к появлению многослойной финансово-экономической системе контроля со стороны США над экспортом российских ресурсов.

Этот процесс хорошо иллюстрируется на примере расширения доступа России к национальным природным ресурсам в последние годы. Так, в России со временем и с огромным опозданием стало ясно, что авиационную, космическую, оборонную промышленность, электронику и автомобилестроение невозможно развивать без собственной сырьевой базы металлов. Уже на начало 1996-го из 29 видов минерального сырья, отнесенных правительством к стратегически важным, обеспеченности достигли только по 15 – нефти, природному газу, золоту, меди, никелю, свинцу, молибдену, вольфраму, олову, цирконию, кобальту, платиноидам, серебру, алмазам и особо чистому кварцевому сырью. Остальные 14 видов – уран, марганец, хром, титан, бокситы, тантал, ниобий, скандий, бериллий, сурьму, литий, германий, рений и редкоземельные элементы иттриевой группы – полностью или частично импортировали[4].

С годами ситуация ухудшалась. В связи с развитием новых технологий потребность в некоторых металлах возросла в разы, а запасы месторождений, открытых и разведанных еще в советское время, истощались. Зависимость от зарубежных поставщиков стала критической, особенно после введения экономических санкций. В августе 2022-го правительство утвердило новый перечень основных видов стратегического минерального сырья – уже из 61 позиции. Добавили гелий, графит, рубидий, цезий, индий, галлий, гафний, ванадий, апатитовые руды, калийные соли, плавиковый шпат, все 17 редкоземельных элементов, а также подземные воды. По некоторым – марганцу, хрому, титану, литию – зависимость от импорта сегодня достигает ста процентов.

Таким образом, к началу 20-х годов произошло фактическое разделение мира не только по линии западной военной коалиции, подконтрольной США, но по возможностям контролировать мировые ресурсы. Прежде всего, между военно-политической коалицией Запада и другими центрами силы, из которых прямо решилась выступить против Запада пока что только Россия и, отчасти, КНДР, Иран и Китай. В этом смысле современная западная военно-политическая коалиция во главе с США включает не только страны-члены НАТО, но и основные прозападные страны в АТР – Японию, Австралию, Республику Корея, а также попытки втянуть в эту коалицию Индию и другие страны[5].

К концу 2022 года США практически уничтожили складывавшуюся десятилетиями после Второй мировой войны систему международной безопасности, имевшиеся договоренности и институты. На ее руинах они пытаются создать некие новые «нормы и правила», с помощью обязательного выполнения которого будут формироваться новый миропорядок. Этот миропорядок будет легитимизировать глобализацию, контролируемую США.

Этот вывод принципиально важен потому, что оценка сути СВО прямо зависит от того как вы оцениваете происходящие в целом в мире изменения. Под сущностью любого явления в политике понимается совокупность наиболее важных и устойчивых, глубинных связей, отношений, присущих данному явлению и определяющих его главные черты и тенденции развития. Применительно к государству, его политике, современной оценке ВПО, определить его сущность – значит установить, в чьих интересах сосредоточена государственная власть, чьим интересам она служит, чью волю выражает. Так, сущностью современного этапа развития наиболее вероятного варианта сценария ВПО, её «основной идеей», является нарастание прямой, экзистенциальной угрозы России[6]. Причем не только как суверенному государству, но и как существованию всей нации. Уничтожение государства и его институтов, контроль над национальной элитой – первый шаг к последующей неизбежной ликвидации нации. Об этом, кстати, уже не стесняются говорить открыто, создавая информационно-психологические условия для эскалации силовых действий.

В нашем случае я исхожу из того, что решающими интересами выступают интересы правящей элиты США и части элит их стран-союзников, которые концентрируются в узких социальных группах, контролирующих национальные и международные ресурсы и процессы глобализации. В том числе зарубежных стран, включая Россию. Об этом свидетельствуют, например, тысячи финансируемых организаций из-за рубежа и десятки тысяч отдельных граждан, получающих прямую финансовую выгоду от такого сотрудничества. Эти интересы могут и нередко прямо противоречат не только общечеловеческим, но и национальным интересам. В этом смысле современный процесс формирования МО и ВПО – непосредственное следствие политики в области силового обеспечения интересов этих узких социальных групп. Причем, надо открыто признать, сохранившихся в России. Нередко в правящей элите страны.

Именно поэтому сущность «переходного периода» в развитии МО и ВПО в мире 2010–2025 годов (т. е. развитие главных свойств и качеств конкретного сценария МО и ВПО в одном из его конкретных вариантов), сложившихся после 2010 года, в России оценивается разными политиками и учёными «очень по-разному», причем, как правило, достаточно противоречиво и субъективно. Во многом в зависимости от политической и идеологической точки зрения, личной выгоды и, нередко, профессиональной принадлежности. Часто – в зависимости от личных или групповых интересов. Как и средств силового противоборства[7].

Очевидно, что существование, как минимум, двух лагерей – последователей политики М. Горбачева и Б. Ельцина, которая в своих основных чертах ориентируется на «вхождение России в западную цивилизацию» на любых условиях (в том числе противоречащих национальным интересам и системе ценностей), – и широкого спектра политиков и ученых, составляющих, однако, меньшинство в правящей элите страны, ориентированных на самостоятельное развитие России. Именно разница в понимании интересов отличает оценки этих групп политиков и ученых[8].

Так, напомню, что предложенный еще в 2013 году вариант сценария развития ВПО в 2015–2025 годы, («Вариант № 2 – Усиления военно-силового давления») в настоящее время трансформируется в «Вариант № 2.2») предполагает неизбежный переход к стадии военных конфликтов в регионах и против отдельных стран. Важной особенностью этого периода является ликвидации как единого целого остатков постсоветского пространства (девальвация институтов СНГ, ОДКБ, ЕврАзЭС), и неизбежная последующая дезинтеграция собственно России, как единого субъекта МО и потенциально возможного будущего ядра евразийской интеграции.

Другая точка зрения, как всегда, пытается инициировать очередные компромиссы и односторонние уступки со стороны России, аргументируя такую политику «сохранением пространства для сотрудничества», «сохранением институтов сотрудничества» и т. п. даже ценою принципиальных уступок в области суверенитета и национальной идентичности.

Разница в подходах тех или иных представителей правящей элиты России объясняет разницу в оценке и прогнозах развития ВПО по тому или иному сценарию в будущем: именно следствием субъективного отношения («позиции») к сущности «переходного периода» и интересов отдельных социальных групп и внешних сил. Это хорошо видно на примере многочисленных работ, подготовленных в этих учреждениях, организациях и неформальных коллективах.

Таким образом, особенности развития ВПО в мире предопределены более общими особенностями развития МО, которые в решающей степени влияют на частные сценарии и их варианты развития ВПО и СО. В том числе ход военных операций на Украине. «Переходный период» прямо зависит от темпов национального развития тех или иных государств и экономик.

Причем главная особенность и тенденция развития человечества – быстро растущий «творческий» («креативный») класс, как по численности, та и по его влиянию в социально-политической, экономической и военной деятельности государств. Его численность выросла за последние 30 лет в ряде стран в 5–7 раз, а в развивающихся странах стремительно догоняет показатели развитых государств. В ходе СВО на Украине именно качество человеческого капитала (ВВСТ, военного искусства) и его институтов (подготовки личного состава, боеспособности отдельных видов и родов войск) предопределяют результаты военно-силового противоборства. Иными словами, именно институты развития НЧК и критерии развития «креативного класса» сегодня определяют уровень государственной и военной мощи, в том числе и эффективность его силовой (военной и не военной) политики.

Но не абстрактно-глобальные, а национальные, цивилизационные и культурные, т.е. развивающиеся по пути национальной автаркии. Представляется, что необходимо избавиться от лишних иллюзий в отношении международного сотрудничества в области безопасности и роли международных институтов. БРИКС, ШОС, ОДКБ и прочие организации – вполне оправданные институты, которые, однако (и опыт СВО это показал), могут мало чем помочь борьбе России за выживание. Общий практический подход к формированию систем международной безопасности должен быть такой: их существование и развитие «не помешает, но и не сильно поможет» укрепить безопасность России. Поэтому преувеличивать их позитивное влияние очевидно не стоит.

Тем более не стоит «закладываться» на долгосрочное сотрудничество с этими институтами. Не только «Северная»[9] и «Семилетняя война»[10], союзы с Австро-Венгрией,[11] «борьба за коллективную безопасность в Европе», участие в антигитлеровской коалиции, создание ОВД[12], «советско-китайская дружба»[13] и помощь «братским партиям» и государствам, но и сколько-нибудь длительное сотрудничество с другими странами по частным проблемам (например, борьбе с международным терроризмом», значение которой было очень переоценено в России), не влияют положительно на обеспечение интересов безопасности такой огромной страны как Россия, которая никак не вписывается ни в какие союзы и коалиции.

Во внешней политике России следует исходить из того, что сотрудничество в области безопасности, как правило, полезно, но его влияние носит очень ограниченный позитивный характер. Однако, излишнее акцентирование внимания во внешней политике часто приводит к переоценке значения таких союзов, соглашений и коалиций в ущерб национальным интересам России.

Автор: А.И. Подберезкин