Нужно помнить, что система, это просто набор частей, которые функционируют как единое целое, о чём большинство людей вынуждены вспомнить, когда что-то ломается[1].

Э. Сноуден, бывший сотрудник ЦРУ

В международных отношениях не снижается роль фактора военной силы. Стремление к наращиваю и модернизации наступательного вооружения, созданию и развертыванию его новых видов ослабляет систему глобальной безопасности, а также систему договоров и соглашений в области контроля над вооружениями[2]

Стратегия национальной безопасности Российской Федерации

Дискуссия о сущности военной безопасности государств[3] активно велась с момента прихода М. Горбачёва к власти, но в разных, порой прямо противоположных, направлениях[4]. Постепенно и очень медленно эта дискуссия и позиция многих политиков и военных ученых приобретала нормативные формы в целом ряде документов Совета безопасности и Минобороны РФ. в итоге можно констатировать, что к 2021 году, когда была принята новая СНБ РФ, представления о военной безопасности обрели достаточно законченную логическую формы по своим основным направлениям, что, конечно же, не означало завершение споров и дискуссий по военно-политической проблематике, которые обострились в ходе проведения СВО на Украине.

О военной безопасности государства в настоящее время можно и нужно говорить только как о системе обеспечения военной безопасности государства[5], которая объединяет политику государства и общества в нескольких важнейших областях:

Во-первых,

— усилия в области развития, прежде всего, социально-экономического, научно-технического, духовного, культурного и демографического[6];

— меры по обеспечению безопасности государства и нации.

В принципе это признано в новой редакции Стратегии национальной безопасности Российской Федерации, принятой 2 июля 2021 года, где впервые (Статья № 3) сформулировано, что «Настоящая Стратегия основана на неразрывной взаимосвязи и взаимозависимости национальной безопасности Российской Федерации и социально-экономического развития страны»[7]. Трудность сочетания задач развития и обеспечения безопасности особенно актуализировалась с началом СВО, которая потребовала мобилизации национальных ресурсов в 2022–2023 годах. Но и без обеспечения СВО проблема безопасности и развития остается трудно решаемой в нынешних условиях развития ВПО.

Примером этому может послужить решение проблемы экологической безопасности, которая является глобальной, с одной стороны, и национальной, с другой. в особенности, когда речь идёт об экономике России. Так, в частности, для достижения национальных климатических целей страны Евразийского региона ведут разработку и внедрение национальных концепций, программ и стратегий низкоуглеродного развития. Одним из ключевых инструментов реализации заявленных планов служит развитие рынка ESG финансирования.

Аналитики ЕАБР отмечают, что для достижения амбициозных климатических целей, в том числе в рамках Парижского соглашения, требуется перенаправление мировых потоков капитала.

Реализация зеленых проектов, внедрение экологически чистых технологий, цифровых решений, направленных на декарбонизацию и охрану окружающей среды, — капиталоемкие процессы. Согласно некоторым оценкам, стоимость достижения углеродной нейтральности составляет от 10 млрд. до 6,5 трлн. долл. в отдельных странах региона[8]. Несмотря на то, что в 2022 г. инвестиции в глобальный энергопереход превысили 1 трлн. долл. и впервые сравнялись с затратами на производство ископаемого топлива, глобальный переход к низкоуглеродной экономике требует ещё большего объёма инвестиций — не менее 4–6 трлн. долл. в год по оценкам ООН[9].

Особенно велика потребность в климатическом финансировании у стран с низкими и средними доходами, к которым относятся страны Евразийского региона. Повышению спроса со стороны инвесторов и предложения со стороны реального сектора могут способствовать государственные меры поддержки, в том числе применение налоговых льгот, субсидирование процентных ставок зелёных долговых инструментов, и т.д.

Рис. 1. Инвестиции в энергопереход и климатические технологии, млрд. долл.[10]

Страны Евразийского региона стимулируют развитие рынка зелёных финансов путём разработки и внедрения критериев (таксономий) зелёных проектов. По оценкам авторов доклада, общий объём выпуска ESG-облигаций в регионе достиг в 2022 г. 4,9 млрд. долл. Таксономии приняты в Казахстане и России, ведётся разработка таксономии

проектов устойчивого развития в Кыргызстане и таксономии зелёного финансирования в Беларуси. Существенную помощь странам региона в разработке собственных таксономий призвана оказать выпущенная в 2023 г. модельная таксономия зелёных проектов ЕАЭС.

Во-вторых, такая система едина и объединяет:

— усилия не только институтов государства (о чём все помнят, но, как правило, имеют ввиду только силовые институты), но и общества, большинство человеческих личностей нации;

— объединённые единой стратегией, которая не просто координирует национальные усилия, но и строго управляет ими.

Такого, надо признать, в России ещё нет.

Таким образом, система безопасности, это не просто набор мероприятий институтов государства (Минобороны, ФСБ, Прокуратуры и других правоохранительных органов), но всех институтов государства и общества, объединенных единую и обязательную стратегию.

Приходится признать, что этого в России пока что нет. Существует, конечно, Стратегия национальной безопасности РФ, новая редакция которой утверждена Президентом страны 2 июля 2021 года, но она носит достаточно декларативный, не обязательный характер и не обеспечена механизмом реализации.

В-третьих, такая политика существует только в конкретной международной и военно-политической обстановке, которая не просто учитывается, но и является основанием для формирования политики в области военной безопасности. Даже относительно незначительные изменения в глобальной ВПО неизбежно оказывают непосредственное влияние на военную политику современного государства.

Так, например, вроде бы частное решение о поставках на Украину тактической системы ПРО «Железный купол» США неизбежно приведет к ответным военно-техническим шагам России, а, казалось бы, очень далекое от безопасности России решение США, Великобритании и Австралии 15 сентября 2021 года о развитии ВМС нового блока в Индо-Тихоокеанском регионе (внешне, направленное против КНР), потребует учета в военном строительстве России на Тихоокеанском ТВД.

Наконец, в-четвёртых, проблемы военной безопасности России предстоит решать в условиях растущей военно-политической нестабильности, разрушения институтов безопасности и достигнутых прежде договоренностей, т.е. с наименьшей вероятностью в условиях диалога с Западом.

К сожалению, в третьем десятилетии нового века Россия только-только стала преодолевать накопленные за предыдущие 30 лет проблемы во всех областях военной безопасности. Шаги по восстановлению суверенитета, ОПК и дееспособности ВС РФ можно, на мой взгляд, оценивать только как самые предварительные, хотя, как правило, сделанные в верном направлении.

Ухудшение состояния МО-ВПО в 2021–2023 годы вело объективно к ослаблению тактических позиций России в мире, но с точки зрения стратегической — развития автаркии в противовес глобализации — перспективы были более ясными: Россия укрепляла независимость и суверенитет.

Цену пришлось заплатить, хотя ожидалось, что издержки будут еще большими. Так, в результате наблюдалось постепенное сокращение удельного веса ЕАЭС в мировой экономике. Если в соответствии с целевым сценарием развития предполагалось, что за период с 2015 по 2022 год общий удельный вес государств — членов ЕАЭС в мировом ВВП увеличится с 3,7% до 3,9%, в мировой торговле товарами и услугами увеличится с 2,3% до 2,5%, по обоим показателям произошло снижение до 3,5% и 2,1% соответственно. При этом в динамике экономического развития ЕАЭС существенно уступает быстрорастущим регионам нового центра мировой экономики в Юго-Восточной Азии, в результате чего снижается его вес в ШОС, где с 2015 по 2022 год общий удельный вес государств-членов по ВПП снизился с 13,5% до 11,6%, а по торговле товарами и услугами — с 14,8% до 9,2%»[11].

Имеющийся в ЕАЭС потенциал экономического роста и углубления интеграции не реализуется в полной мере. За время, прошедшее после принятия ориентиров экономического развития ЕАЭС до 2030 г., макроэкономические показатели ЕАЭС, включая показатели взаимной и внешней торговли, изменились незначительно, связанность экономик государств-членов не повысилась. Вместе с тем, сохранение макроэкономической стабильности в условиях беспрецедентных санкций против России продемонстрировало высокую адаптивность ЕАЭС к резким ухудшениям внешних условий. Фактически ЕАЭС в условиях мировой гибридной войны функционирует как самостоятельный центр силы. Рост взаимной торговли в 2022 году на 12%, взрывной рост торговли с Индией и Китаем (в 2021 по сравнению с 2020 годом на 131,7% и 132,2%, соответственно, а в первом полугодии 2022 года — на 146% с Индией и 150,7% с КНР), свидетельствует об устойчивости ЕАЭС к внешним шокам, способности быстро активизировать имеющийся научно-производственный и интеграционный и потенциал, гибко использовать созданную сеть международного торгово-экономического сотрудничества. Заложенные в целевом сценарии ориентиры по темпам экономического роста могут быть достигнуты при условии создания благоприятных макроэкономических условий наращивания инвестиционной и инновационной активности, реализации стратегии опережающего развития в условиях, разворачивающихся в течение прогнозного периода структурных изменений мировой экономики.

Во всех 4 указанных областях требуется дееспособная и эффективная стратегия, которая сможет быстро компенсировать возникшие слабости и катастрофическое отставание. Таким образом, система национальной военной безопасности России — не только продукт хаотического развития собственно государства СССР и в последующем России в последние десятилетия, — но и во многом производная часть развития мировой системы безопасности и, как следствие, развития ВПО в мире.