Внешняя политика России после 2025 года должна будет, с одной стороны, сохранять преемственность, последовательность политики В. В. Путина до 2025 года, что является характерной особенностью внешней политики великой державы, а, с другой стороны, стать эффективным и адекватным ответом на вызовы силовой политики западной ЛЧЦ во главе с США, которые будут наращиваться и вероятно могут перейти в военную фазу.

Это противоречие должно будет быть так или иначе преодолено еще до 2025 года, что потребует изменений не только в Концепции внешней политики, но и в Стратегии национальной безопасности России, которая принималась в период еще только нарастающей напряженности (31 декабря 2015 года), и не отражала вполне адекватно будущих меняющихся реалий.

Можно с высокой степенью вероятности предположить, что внешняя политика России после 2025 года станет внешней политикой:

— опирающейся на собственные (национальные) силы и возможности, т.е. достаточно известные и ограниченные ресурсы, а, значит, её амбиции будут сведены к защите двух главных приоритетов — национальной идентичности и государственного суверенитета;

— ориентированной на поиск внешних союзников и партнеров, которых будет, во-первых не много, а, во-вторых, помощь которых (как часто бывает с союзниками) ограничена или даже малоэффективна;

— зависеть от формирующейся МО, которая во многом будет не от России, а от других внешних факторов.

В этой связи представляется целесообразным уже до 2025 года учитывать возможные стратегические изменения в мировой МО и ВПО, которые объективно снизят уровень влияния и возможности России при одновременном увеличении уровня внешних опасностей и угроз.

Прежде всего, речь идет о не контролируемой гонке вооружений, в которую будут втянуты в 2018–2050 годы не только традиционные, но и новые участники. Для России особенно опасно, что многие из них являются нашими соседями, либо расположены в близлежащих регионах. Это означает резкое увеличение военно-политических рисков возникновения военных конфликтов, в т.ч. с применением ядерного оружия. По мнению А. Арбатова, например, опубликованный в феврале 2018 года очередной «Обзор ядерной политики» США (U.S. Nuclear Posture Review) обосновывается следующий раунд гонки ядерных вооружений, выдвигаются планы создания систем пониженной мощности и высокой точности, снижающие порог использования этого оружия[1].

На этом фоне нельзя не вспомнить о плачевном состоянии договорно-правовых режимов в сфере ядерного оружия. Впервые за полвека после Договора 1963 года о частичном запрещении ядерных испытаний миру грозит потеря договорно-правового контроля над самым разрушительным оружием в истории человечества. Наиболее слабым звеном в системе контроля над ядерным оружием является Договор о ракетах средней и меньшей дальности (РСМД) между СССР и США от 1987 года. Стороны уже несколько лет обвиняют друг друга в нарушении договора, и он может быть вскоре денонсирован.

Кризис контроля над ядерным оружием проявляется и в том, что уже семь лет Россия и США не ведут переговоров о следующем договоре о стратегических наступательных вооружениях (СНВ) — это самая затянувшаяся пауза за 49 лет таких переговоров. Хотя обе стороны к февралю 2018 года честно сделали положенные по текущему Договору 2010 года сокращения, в 2021 году его срок истечет, и в контроле над стратегическими вооружениями возникнет вакуум. Времени для заключения нового договора с учетом разногласий сторон о противоракетных системах после выхода США из Договора по ПРО в 2002 году и о высокоточных неядерных вооружениях большой дальности остается все меньше. При этом администрация США не проявляет заметной заинтересованности в следующем договоре СНВ и весьма невнятно относится к продлению текущего до 2026 года. США и Россия стоят на пороге новой масштабной гонки вооружений, причем в отличие от периода холодной войны эта гонка будет дополнена соперничеством по наступательным и оборонительным стратегическим вооружениям в неядерном оснащении, а также развитием космического оружия и средств кибервойны.

К тому же гонка вооружений станет многосторонней, вовлекая также Китай, страны НАТО, Индию и Пакистан, Северную и Южную Корею, Японию и другие государства. Геополитическое положение России делает ее особенно уязвимой в такой обстановке.

Подключить другие ядерные государства к процессу переговоров не удается. Индия и Пакистан ведут гонку ядерных вооружений между собой, а Израиль поддерживает такие средства против исламских соседей. Великобритания, Франция и КНР ссылаются на то, что около 90% ядерного арсенала все еще приходится на долю России и США, и требуют от них более полного сокращения как условия своего присоединения к разоружению.

Уже два десятилетия из-за негативной позиции США Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ) не вступает в законную силу. В 2016 году было заморожено соглашение США и России о ликвидации избыточного запаса плутония. Переговоры о запрещении производства разделяющихся материалов (оружейного урана и плутония) в военных целях (ДЗПРМ), как и о предотвращении вывода оружия в космос, стоят в многолетнем тупике на Конференции по разоружению в Женеве. По инициативе Москвы за последние три года прекратилось сотрудничество с США по программам безопасной утилизации, физической сохранности и защите ядерных вооружений, материалов и объектов. Еще в 2015 году Россия прекратила участие в Договоре по обычным вооруженным силам в Европе (ДОВСЕ). Переговоры о тактическом ядерном оружии так и не начались.

Провалом закончилась конференция по рассмотрению Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) в 2015 году. Северная Корея, которая вышла из ДНЯО в 2003 году, продолжает испытания ядерного оружия и баллистических ракет. Настрой новой администрации США и конгресса против многостороннего соглашения об ограничении иранской ядерной программы от 2015 года может нанести окончательный удар по ДНЯО. Дальнейшее распространение ядерного оружия будет происходить главным образом рядом с российскими границами (Иран, Турция, Египет, Саудовская Аравия, Южная Корея, Япония). В конце концов, ядерное оружие неизбежно попадет в руки террористов, что станет катастрофой для цивилизации.

Изменить опасные тенденции, — по мнению А. Арбатова, — могут лишь решительные шаги по деэскалации напряженности между Россией и Западом, включая сохранение режимов контроля над ядерным оружием.

После смены власти в США в 2017 году и еще большего ухудшения российско-американских отношений этого могла бы добиться только Россия, если бы захотела. Ни на США, ни на КНР или НАТО/ЕС в этом рассчитывать не приходится. Он считает, что «при трезвом анализе ситуации

Москва должна быть больше всех заинтересована в деэскалации. В свете предстоящего рывка США в гонке вооружений в интересах России понизить стратегические потолки, например включить в повестку переговоров об ограничении вооружений гиперзвуковое оружие. У России в этой области фора, но переговоры позволят не начинать гонку с непредсказуемыми результатами. Стоит вернуться и к вопросу о согласовании параметров и мер доверия применительно к системам ПРО. Разоружение имеет смысл только в комплексе, по всем направлениям. Другой резон в том, что Россия находится в более уязвимом геостратегическом положении, чем США и страны НАТО, не имеет союзных ядерных держав.

Грядущее военное соперничество потребует колоссальных затрат, тогда как российская экономика явно не на подъеме»[2].

Первоочередной задачей является спасение договора РСМД. Вместо бесплодного обмена обвинениями надо совместно выработать дополнительные меры проверки, чтобы устранить взаимные подозрения. Затем — заключение следующего договора СНВ на период после 2021 года и на этой основе — согласование мер в области систем ПРО и новых стратегических вооружений в неядерном оснащении. Далее — возобновление сотрудничества России с США и другими странами по физической защите ядерных объектов и сохранности ядерных материалов. Параллельно — укрепление ДНЯО и режима контроля над ракетными технологиями. Параллельно — согласование мер по недопущению гонки космических вооружений и предотвращению кибератак на стратегические информационно-управляющие системы. После этого — поэтапное и избирательное придание процессу ограничения и сокращения ядерного оружия многостороннего формата. Только такой долгий и трудный путь ведет в конечном итоге к безъядерному миру.

Один из главных парадоксов прошедших 30 лет состоит в том, что с конца 1980-х годов глобальные ядерные арсеналы были сокращены в шесть–семь раз (с почти 60 тыс. до примерно 10 тыс. единиц). Тем не менее ныне угроза ядерной войны больше, чем когда-либо за последние три десятилетия. Основная причина в том, что за это время международная политика мало изменилась, особенно в части применения силы. Наряду с быстрым военно-техническим развитием это повлекло кризис построенной системы разоружения и рост вероятности применения ядерного оружия[3].

Отсюда следует главный урок: безъядерный мир — это не теперешний мир минус ядерное оружие, а мир с совершенно иной системой безопасности. В ней должны быть строго ограничены обычные вооруженные силы и вооружения на новых физических принципах. В ней необходимо поставить на жесткую правовую основу любое применение силы. В ней нужно создать эффективные механизмы мирного разрешения международных и трансграничных конфликтов.

Может показаться, что такой мир — утопия. Однако не меньшей утопией является надежда, что человеческая цивилизация может бесконечно долго строить свою безопасность на принципах ядерного сдерживания. Ведь они означают не что иное, как способность и готовность государств в определенных обстоятельствах за несколько часов обмена ударами убить сотни миллионов граждан друг друга и разрушить все, что создавалось столетиями. Да и заслуживает ли такое общество титул «цивилизация», который по определению подразумевает противоположность варварству?