На рубеже 90-х годов прошлого века США и их союзники по широкой военно-политической коалиции встали перед проблемой, какими средствами и способами сохранить полученное ими господство в мире при подтверждении прежней геополитической цели – контроля над военно-политической и финансово-экономическими мировыми системами. К началу нового века стало ясно (и стало важнейшим принципом американской внешней политики в форме «укрепления партнерства») что современное силовое противоборство государств в мире стремительно приобретает черты не только вооружённой борьбы, но и цивилизационной войны, за фасадом которой создаются военно-политические коалиции самой разной конфигурации. Они нередко прямо соотносятся с формирующимися новыми центрами силы – не только коллективным Западом во главе с США, но и Китаем, Индией, Россией, исламским миром. События на Украине с этой точки зрения надо рассматривать не просто как военный конфликт с нацистским режимом, но и как военно-силовую борьбу России с коллективным Западом за сохранение национальной идентичности и суверенитета[1].

 С одной стороны, гегемонизм США в начале 90-х годов фактически получил мировое признание, но, с другой стороны, нельзя было полностью игнорировать и оставшиеся мировые центры силы – Китай, Индию, исламский мир и даже разрушенную Россию. Поэтому, в качестве геополитической стратегии США была выбрана стратегия идеологического, ценностного, прежде всего, разрушения традиционных национальных ценностей и игнорирования национальных интересов, своего рода современная либеральная «ересь жидовствующих»[2] – антисистемная и антитрадиционалистская политика разрушения национальных систем ценностей, демонстративно игнорирующая политические и иные интересы других субъектов МО. Интересно, что либеральные демократы первой половины 90-х годов в России подчёркнуто игнорировали не только национальные интересы (сам термин был предан анафеме тогдашними политологами), но и национальные системы ценности в пользу абсолютного утилитаризма, демонстративного оплевывания истории России. Многое из того времени, постепенно убывая, тая, как наносное в России, исчезло, но очень многое, к сожалению, сохранилось у нынешних либералов и достаточно часто проявляется в неожиданных для атмосферы 2021–2022 годов высказываниях. Гораздо больше сохранилось втуне и не афишируется, например, в современной российской политологии, которая не только создавалась на деньги и людьми Сороса, но и продолжает эти традиции. Достаточно посмотреть на президиумы политологических и социологических мероприятий.

Колебания первой половины 90-х годов в политике администрации США и их союзников между полным игнорированием интересов России и видимостью партнёрства очень хорошо отражают суть западной дипломатии того времени: Россия проиграла холодную войну и с ней фактически перестали считаться. Мудрый американский дипломат У. Бернс не раз говорил об опасности такой политики и недооценки роли позитивной дипломатии. В частности, он писал в 1994 году в своём меморандуме руководству США: «Два года назад мы могли решить в своих интересах множество вопросов, всего лишь проявив минимальное уважение к чувствам русских. Теперь такой возможности нет»[3]. Иными словами, в 1991-1993 годах к русским не проявлялось даже «минимального уважения» со стороны США. Это отношение выражалось, прежде всего, в игнорировании национальной идентичности, традиций и интересов России.

 Важнейшим ресурсом развития и безопасности является национальная идеология[4] и её прямое следствие во внешней политике – дипломатия, отсутствие которой существенно ослабляет не только мировоззренческие и политические, но и материально-технические и экономические позиции нации и государства. В современной стратегии военно-политического противоборства существуют, как минимум, две идеологии стратегии. Одна, основанная на «материальном» превосходстве (количества и качества ВВСТ), разновидностью которой является стратегия «технологического превосходства», другая идеология стратегии – качества национального человеческого потенциала личного состава и командования.

Существование таких идеологий отмечено ещё с древнейших времен, когда численность войск противопоставлялась их подготовке и военному искусству. В новейшее время примером использования таких стратегий в вооружённом противоборстве между Германией и СССР 25–30 июня 1941 года стало танковое сражение в районе Дубно, где танковые корпуса РККА, в которых было около 3500 танков, столкнулись с немецкими танковыми дивизиями, в которых было порядка 700 танков, и потерпели сокрушительное поражение. Основными причинами стали низкое качество профессиональной подготовки личного состава военнослужащих и командования Красной армии[5]. В сравнении с немецкими танкистами, например, советские танкисты в первые дни войны 1941года  не имели никакого боевого опыта, даже простого опыта вождения танков –  водители советских танков имели практику вождения около 2–5 часов, – тогда как немцы в своё время в Казанской танковой школе имели порядка 50 часов практики вождения.

Были и крупные ошибки командования фронта, армиями и корпусами. Ссылаются в том числе и на качество брони новых танков Т-34 и КВ, которое оказалось несостоятельным против немецких 88-мм зенитных пушек, чем и воспользовались немцы, а также полное отсутствие бронебойных снарядов у советских танкистов, участвовавших в сражении. Крайне неумелое и безграмотное проведение советских танковых атак при отсутствии качественной штатной радиосвязи групп и отдельных боевых машин при общей координации сил (в сравнении с качественно иным состоянием радиосвязи в немецких танковых войсках) вело к большим потерям советских экипажей и техники, в том числе и на марше.

Говорить о стратегии обеспечении безопасности и развития России, игнорируя идеологию, в том числе идеологию стратегии, как системы взглядов, – бессмысленно. Особенно, когда этот подход лежит в основе идеологии подхода к национальной стратегии двух мировых лидеров – США и Китая.

Формирование двух главных центров силы идёт параллельно (и особенно этот процесс ускорился в 20-е годы) с формированием «идеологических полюсов» в мире – США и Китая, – что неизбежно ставит перед Россией вопрос о её позиции и системе ценностей, которые лежат в основе такой идеологии стратегии. Выбор, стоящий перед Россией, не такой, уж, большой. Она может, во-первых, маневрировать, отказываясь от идеологии в пользу «прагматизма», меняя вектора своей политики, как в 90-е и нулевые, во-вторых, присоединиться к той или иной системе ценностей (как советуют либералы-западники с конца 80-х гг., а до этого – последователи «ереси жидовствующих» и прочих ересей[6]), или создать, как 100 лет тому назад свою систему и стать её лидером (как было в имперской России или СССР). В том числе и политическим, например, как лидер «альянса суверенных государств» (в отличие от «демократических»). Если ей удастся создать и продвинуть вовне свою систему ценностей и институты[7].

В любом случае нужна некая идеология стратегии государства, как система взглядов на базовые ценности и интересы нации. Когда сегодня говорят, что такой (любой) идеологии не нужно – лукавят, имея в виду, что уже существует некая «универсальная» идеология либерализма. Поэтому не нужно «изобретать велосипед», по сути дела, продвигая на российскую почву не только западную идеологию и систему ценностей, но и западные интересы.

В этих условиях Россия должна как можно быстрее восстанавливать свой контроль не только над экономикой и политикой, но и культурой и системой ценностей, а также национальными ИР НЧК[8]. И в 2019–2021 гг. она двигалась в этом направлении[9]. В частности, отказ в новой редакции Конституции РФ от приоритетов международного права над российскими нормами, фиксирует направление политики страны в сторону национальных интересов.

Надо признать, что ускорение этого процесса стало во многом следствием проблем, возникших у его лидера – США. Многие, например, надеялись на быстрый и эффективный ответ на COVID-19, прежде всего, в стране-лидере глобализации. Для Соединённых Штатов этого не произошло. Сейчас здесь зарегистрировано больше случаев COVID-19 и смертей, чем в любой другой стране. На долю США, где проживает около 4% населения мира, приходится около 25% всех случаев заболевания и около 20% всех смертей – на данный момент более 169 000 смертей.

Другая область усиления противоречий – Системное социальное и национальное неравенство. Среди стран ОЭСР уровень структурного неравенства в США крайне высок. Столкновение трёх проблем – неконтролируемая пандемия, рецессия, незастрахованные люди – непропорционально сказывается на наиболее уязвимых. Перед пандемией около 32 миллионов американцев (около 10% населения) не имели медицинской страховки. Ещё 150 миллионов (около 50% населения) имели медицинское страхование, спонсируемое работодателем, хотя душевые расходы на медицину в США в несколько раз выше, чем в России.

Сторонники глобализации, принадлежащие к самым разным оттенкам либерального политического спектра[10], признают, что «Обозначенная «эгоизация», приоритизация национальных интересов, вероятно, будет только возрастать, в то время как глобализация станет объектом нападок (подч. – Авт.). В критических ситуациях людям свойственно искать виноватых, на роль которых лучше всего подходят «чужие» (мол, это всё они!) или глобалисты/интернационалисты/космополиты (сидели бы у себя дома – ничего бы не было!)»[11].

Как видно из этого признания, сторонники глобализации, которые в России выступают в большинстве в качестве откровенных либералов-западников, понимают, что политические силы, выступающие против глобализации и за национальные интересы, будут бороться против глобалистского искусственного «забегания вперёд», который привёл к множеству национальных и социальных издержек[12]. Для граждан бывшего СССР – потере единого политического, экономического и культурного пространства, миллионным жертвам и огромным социально-политическим издержкам. И не в последнюю очередь – к потере статуса великой державы-победительницы, который очень быстро сменился на статус державы, проигравшей холодную войну, более того, государства, на которое всё чаще пытаются возложить ответственность за начало Второй мировой войны, последующую «оккупацию» Европы и многое другое.

Те или иные частные проявления такого политико-идеологического противоборства очень характерны потому, что за ними стоят истинные стремления либералов и сторонников национальных интересов. Не случайно, что среди сторонников глобализации и либералов в России откровенно много тех, кто готов «избавить» Россию от статуса великой державы и найти (или признать) её политические ошибки в прошлом[13].

Не секрет, что среди политиков и учёных в России таких представителей очень много. Парадокс заключается в том, что эти представители – политики и учёные – одновременно выступают фактически против защиты национальных интересов и системы национальных ценностей. На самом деле они не хотят признавать, что эта «эгоизация» произошла потому, что на протяжении нескольких десятилетий национальные и социальные интересы открыто, цинично и не бескорыстно игнорировались правящими элитами ведущих государств мира, при фактической поддержке сторонников либерально-глобальной политики в России, которым удалось в итоге создать комфортную для себя финансово-экономическую и военно-политическую среду и другие глобальные системы[14].

Для того, чтобы сохранить эти системы «статус-кво» в мире, где происходит динамичное изменение в соотношении сил, этим западным государствам необходимы новые, более эффективные инструменты силовой политики – как военные, так и невоенные. Прежде всего, идеологические и информационно-когнитивные, продвигающие интересы и ценности глобализации[15].

Поэтому нельзя не согласиться с откровенным признанием, например, доцента кафедры Дипломатической службы МГИМО, который считает, что «Сколь бы примитивными ни казались подобные ксенофобские и антиглобалистские суждения, при должной обработке и «оцифровке» с помощью современных информационно-коммуникационных технологий они просто не могут не войти в арсенал популистов и ораторов, апеллирующих к самым низменным чувствам аудитории» (эти «низменные чувства», надо понимать, – национальные интересы и ценности). «Появление такого контента – реакция на социальный запрос определённых групп», – пишет этот доцент кафедры дипломатической службы МГИМО Р. Райнхардт. И далее: «Некоторые эксперты уже прогнозируют достижение точки невозврата, полагая, что после того, как мир оправится от трагедии, реальность уже не будет прежней. Это касается глобальной трансформации как ценностных установок, так и более прикладных вещей»[16].

«Точка невозврата», по мнению доцента МГИМО, это возврат к системе национальных ценностей и интересов в политике, в том числе в политике России. Эта «точка невозврата», вероятно, зафиксирована в новой редакции Конституции России.

Примером удачной политико-дипломатической инициативы (не с точки зрения её немедленной реализации, а концептуальной направленности) стали предложения России к США и НАТО 16 декабря о международно-правовых гарантиях безопасности. Не случайно МИД РФ нарушил традицию и официально опубликовал на трёх языках эти инициативы[17]. Основные положения первого документа:

– исключить дальнейшее расширение НАТО и присоединение к альянсу Украины;

– не размещать дополнительных военных и вооружения за пределами стран, в которых они были на май 1997-го (до присоединения к альянсу стран Восточной Европы), – кроме исключительных случаев с согласия России и членов НАТО;

– отказаться от любой военной деятельности НАТО на Украине, в Восточной Европе, Закавказье, Центральной Азии;

– не развёртывать ракеты средней и меньшей дальности там, откуда они могут поражать территорию другой стороны;

– не проводить учения и другие действия с численностью свыше бригады в согласованной приграничной полосе, регулярно обмениваться информацией о военных учениях;

– подтвердить, что стороны не рассматривают друг друга как противников, закрепить договоренность решать мирно все споры и воздерживаться от применения силы;

– дать обязательство не создавать условий, которые могут быть расценены как угроза другой стороной;

– создать горячие линии для экстренных контактов.

Соглашение заработает с даты передачи на хранение депозитарию уведомлений о согласии от более чем половины подписавших его государств.
Уточняется также, что любой участник может выйти из соглашения, сообщив об этом депозитарию. В этом случае действие договора прекратится в индивидуальном порядке через 30 дней.

Основные положения второго документа[18]:

– не размещать вооружения и силы в тех районах, где это будет восприниматься другой стороной как угроза национальной безопасности;

– воздержаться от полетов тяжёлых бомбардировщиков в ядерном и неядерном оснащении вне своего неба, откуда они могут поражать цели на территории другой стороны;

– воздержаться от присутствия боевых кораблей в районах вне национальных вод, откуда они могут поражать цели на территории другой стороны;

– не развертывать ракеты средней и меньшей дальности за рубежом и в районах, откуда они могут поразить цели на территории другой стороны;

– не развёртывать ядерное оружие за рубежом и вернуть уже развёрнутое, а также ликвидировать инфраструктуру для развёртывания ядерного оружия вне своей территории;

– не проводить военных учений с отработкой сценариев применения ядерного оружия и не подготавливать военных неядерных стран применять ядерное оружие;

– США обязуются исключить дальнейшее расширение НАТО на восток и отказаться от приёма в альянс постсоветских стран;

– США взять обязательства не создавать военные базы в постсоветских странах, не использовать их военную инфраструктуру и не развивать с ними военное сотрудничество.

– Москва считает, что необходимо официально дезавуировать решение Бухарестского саммита НАТО 2008 года о том, что Украина и Грузия станут членами НАТО, как противоречащее обязательству лидеров всех государств – участников ОБСЕ – не укреплять свою безопасность за счёт безопасности других.