>> Часть I <<

>> Часть II <<

>> Часть III <<

«Милиции» как участники криминального мятежа в Бразилии

На рубеже 1990–2000-х годов в Бразилии стали развиваться новые формы криминальных сообществ, получивших называние «ополчения», или «милиции» (порт. milícias), чьи генезис и  специфика отличаются от локальных банд и более крупных ПО. В современной Бразилии термин «милиции» («ополчения») обозначает группы, состоящие из сил безопасности, в частности военной полиции, которые помимо своей официальной службы берут на себя функцию защиты и обеспечения «безопасности» в районах, где доминируют или предположительно угрожают местному населению торговцы наркотиками [Peterke, 2011]. Основная мотивация членов этих групп носит прежде всего финансовый характер [Misse, 2007]. «Милиции» возникают в наиболее бедных районах, характеризующихся отсутствием государственных учреждений и  служб, и  эксплуатируют местных жителей, например, взимая «плату за безопасность». У этих групп нет разрешения властей на применение силы; они оспаривают монополию государства на законное насилие. Данные ПО используют самоназвание «милиции» («ополчения») для создания видимости легитимности.

Исторически «милиции» берут свое начало в «эскадронах смерти» (порт. grupos de extermínio — буквально «группы истребления») по типу «Grupo de Diligências Especiais» («Группа специальных расследований») — подпольной организации, созданной в 1950-х годах для внесудебной ликвидации преступников. Данная модель действий распространилась по всей Бразилии в 1950‒1960-е годы (этот вопрос подробно освещался в работе [Misse, 2006]). Во времена военной диктатуры они стали еще сильнее [Pastor, 2021]. В 1970‒1980-е годы эти группы расширили свое влияние в западной зоне Рио-де-Жанейро[1].

Следующий период, между 1990-ми и 2000-ми годами, характеризовался выстраиванием прочных отношений между «эскадронами смерти» и местными политиками: первые оказывали услуги вторым.

Как отметили авторы исследования «Организованная преступность — вызов безопасности Латинской Америки», простое введение войск для борьбы с наркотрафиком в фавелах Рио-де-Жанейро в середине 1990-х годов без налаживания предварительной работы по ликвидации экономической базы (наркопроизводство, транзит наркотиков и  другие источники незаконной прибыли) и  общественной поддержки криминалитета было контрпродуктивно, поскольку в подобных условиях сами военные начинали встраиваться в криминальный бизнес [Организованная преступность…, 2014: 47].

«Милиции» — яркий тому пример. По мнению И. Линса и К. Мачадо, новизна «милиций» заключалась не в их роли «эскадронов смерти», а в прочных связях с политикой, в их политизации [Lins, Machado, 2023]. Всё это определило формы политических действий, а также способствовало неформальным контактам между «ополченцами» и политиками.

Для описания связи между «милициями», политикой и государством мы используем термин «вооруженная политика», введенный Н. Барнсом [Barnes, 2017]. Все организации, применяющие насилие в политическом и криминальном спектрах, взаимодействуют с государством, которое формирует «правила игры» и природу политической власти. «Милиции», изменяя институты власти в целях создания местного политического порядка [Arias, 2013], подменяют собой государство. Согласно типологии ПО Н. Барнса это означает,

что «милиции» теснейшим образом сотрудничают с государственными ведомствами, в результате чего организованная преступность оказывается встроена непосредственно в государственный аппарат.

Представители «ополчений» присутствуют не только в  законодательных органах, но также в  правительстве и  государственных ведомствах вследствие коррупции и  кооптации государственных чиновников. Политика безопасности, назначения и продвижения по службе, законодательство во многих городских советах и законодательных собраниях определяются «ополченцами»[2]. Как отмечают авторы исследования «Вооруженный территориальный контроль в Рио-де-Жанейро»[3], в настоящее время связь между «милициями» и полицией, особенно (но не исключительно) военной, приобрела структурный характер.

Например, речь идет о том, что усилиями «милиций» проводятся назначения на командные должности, определяются приоритетные направления полицейских операций. В связи с этой тенденцией в некоторых частях столичного региона Рио-де-Жанейро и прилегающих районах полиция действует как вспомогательное средство защиты интересов местной группировки «ополченцев»[4]. Обширный материал о связях политиков и чиновников высокого ранга с «милициями» ранее представила ныне упраздненная Парламентская комиссия по расследованию (Comissão Parlamentar de Inquérito). Среди обвиняемых в  связях с  «милициями»  — депутат штата Рио-де-Жанейро Наталину Жозе Гимарайнш. Обвинение также было предъявлено бывшему депутату штата и  бывшему руководителю гражданской полиции Рио-де-Жанейро Альваро Линсу[5].

Еще одним примером связи «ополченцев» с  политиками и  государственным аппаратом может служить деятельность сына экспрезидента Бразилии Жаира Болсонару Флавио Болсонару (ранее он занимал пост сенатора). В его окружении были люди, связанные с членами «милиции». По инициативе Ф. Болсонару медали Тирадентиса (главная награда законодательного собрания Рио-де-Жанейро) был удостоен Адриано Магальяеш, бывший капитан «Батальона специальных полицейских операций» («Batalhão de Operações Policiais Especiais», BOPE), ныне скрывающийся от правосудия по подозрению в  руководстве «милицией», которая стала известна как «Escritório do Crime» («Бюро преступлений»)[6]. После того как А. Магальяеш был арестован по обвинению в убийстве, Ф. Болсонару нанял в свой офис его мать и жену[7]. Другой член «Escritório do Crime», майор военной полиции Рональд Перрейра, также был награжден Ф. Болсонару[8].

Подобный уровень проникновения в  государственные структуры позволяет «ополченцам» часто безнаказанно участвовать в незаконных действиях [Barnes, 2017], в отличие от ПО типа PCC.

Специфика «милиций» в том, что они являются не антисистемной силой, подобно другим ПО, а своеобразным девиантным институтом, трансформированным в преступный коллективный субъект. В то же время «милиции» способны наносить государству не меньший вред, чем крупнейшие банды, и  осуществлять территориальный контроль. «Ополченцы» действуют автономно, адаптируясь, когда представители власти решают им противостоять, поэтому их распространение (например, в Рио-де-Жанейро) также вносит вклад в общий высокий уровень насилия, отвечающий признакам ВВК.

Так, в 2019 г. в столице штата Рио-де-Жанейро показатель убийств составил 28,41 на каждые 100 тыс. человек[9]. Учитывая численность населения этого города в 2019 г., оцениваемую в 6,718 млн человек[10], в абсолютном выражении число преднамеренных убийств превысило 1,9 тыс. человек. Отметим, что не существует подробной статистики о том, сколько преднамеренных убийств в Рио-де-Жанейро связано именно с преступной деятельностью «милиций». Однако на основании того, что в подконтрольных им районах осуществляется меньше рейдов полиции[11], логично предположить, что уровень насилия там ниже, чем на подконтрольных бандам территориях, а также на тех участках, которые оспариваются «милициями» и  другими преступными группировками.

Таким образом, «милиции» соответствуют признакам банд третьего уровня, кроме, пожалуй, интернационализации. Впрочем, с  учетом скорости экспансии данных ПО их переход на международный уровень является вопросом времени. Так, по данным исследования «Историческая карта вооруженных группировок в Рио-де-Жанейро»[12], с 2006 по 2021 г. «милиции» в Рио-де-Жанейро увеличили площадь своего территориального контроля на 387% — c 52,6 до 256 км2. Разумеется, речь идет о суммарной площади, контролируемой разными «милициями», которые также противостоят и друг другу.

Нельзя утверждать, что бразильские «милиции» — абсолютно уникальное явление. Нечто схожее есть в  Колумбии, где возникло объединение ультраправых военизированных формирований («эскадронов смерти») AUC, которые после периода демобилизации (2003‒2006) фрагментировались и  полностью перешли на торговлю наркотиками (так называемые наркопарамилитарес) [Guerra y  violencias…, 2009]. Другой ближайший аналог  — отряды самообороны (autodefensas) в Мексике, например, в штате Мичоакан [Le Cour Grandmaison, 2021]. Вместе с тем «милиции» в Бразилии гораздо теснее связаны с государством; более того, в некотором смысле они и есть государство, поскольку организационно не выделяются из него. Если в  Колумбии подразделения самообороны создавались армией и  крупными землевладельцами для борьбы с  герильей [Манухин, 2019], а мексиканские autodefensas набирались из числа местного населения, то «милиции» в Бразилии имеют очень тесные контакты с государственным аппаратом и предпринимают активные действия по проникновению в политику. Часто «ополченцы» формально служат в полиции и других ведомствах, однако не выполняют свои функции, в  действительности занимаясь противозаконной деятельностью и прикрываясь своим официальным статусом.

В результате «милиции», являясь элементами государства, функционируют фактически против него. Как следствие, на подконтрольных им территориях возникает, на первый взгляд, парадоксальная ситуация: власть формально контролирует эти территории, но в  действительности этот контроль фиктивен. Дело в  том, что присутствуют «милиции» в районах городов как государственные агенты, но действуют в своих частных интересах, используя для этого преступные средства и методы, включая насилие. Связь «милиций» с государством и политикой настолько сильна, что их невозможно разделить или объявить «милиции» террористами и вступить с ними в  переговоры о  демобилизации, как это было с  AUC. Участники «милиций» в Бразилии фактически устанавливают параллельную государству власть в районах ряда городов, тем самым внося свой вклад в криминальный мятеж.

Список литературы

См. часть I

Автор: К.С. Стригунов.

Статья опубликована в журнале «Вестник Московского университета». Серия 25: Международные отношения и мировая политика. 2024. № 2.

>> Часть V <<