… ТАО (хакерское подразделение АНБ – авт.) уже внедрило шпионские устройства по крайней мере в 85 000 компьютерных систем в 89 странах мира[1]

Ш. Харрис

Целью такого внедрения является уничтожение компьютерных систем (т.е. управления) по получению команды.

Отличия между искусством использования старых средств публичной дипломатии между старыми и новыми средствами публичной дипломатии оказались фундаментальными: политика «новой публичной дипломатии» превратилась в новую область политического и военного искусства, в которой выделились следующие самостоятельные области в зависимости от:

– во-первых, измененных политических целей и задач;

– во-вторых, существенно измененных возможностей и ресурсов того или иного субъекта МО;

– в-третьих, в зависимости от эволюции политического и военного искусства.

Но, главное, то, что все эти изменения прежде всего затронули достаточно субъективную область политики – представления правящей элиты субъекта или актора МО, которые претерпели очень существенно изменения в XXI веке. Именно этот субъективный фактор стал решающим в политике, в том числе и для разработки новых средств и способов противоборства. Усиление этого иррационального аспекта решительно повлияло на все социальные аспекты политики, превратив конкретного человека в наиболее приоритетную политическую цель и главное политическое и «техническое» средство. В общей модели эти изменения можно проиллюстрировать следующим образом.

 «Новая публичная дипломатия», как новый комплекс политических средств и способов, стал следствием резкого усиления социальных аспектов политики – возросшей роли субъективного фактора правящей элиты (группа «Д»), социализации политических целей (группа «В») и социализации средств (группа «Г»). Это выразилось, например, в том, что:

– создание средств для уничтожения идентичности наций;

– создание средств для уничтожения суверенитета государств;

– создание средств для уничтожения НЧК отдельных наций и локальных цивилизаций;

– создание средств для уничтожения государств и обществ, в частности:

– подготовка и использование экстремистских групп и враждебных оппозиционных организаций;

– скрытая подготовка террористических групп и частных военных компаний;

– подготовка и использование интернета и социальных сетей в целях дестабилизации общества и правящих элит;

– появление и использование новых форм социальных сетей 2.0 и др., способных аккумулировать протестное население;

– изменение главной цели воздействия с общественности на правящую элиту страны;

– «информатизация» вооруженных сил, придание им возможностей активного ведения пропагандистских действий и др.[2]

По сути дела публичная дипломатия до XXI века и политика «новой публичной дипломатии» XXI века – это совершенно различные явления, которые отличаются друг от друга не только целями и средствами, но и другими особенностями.

Сравнение политических целей и средств традиционной публичной дипломатии и «новой публичной дипломатии»

Таким образом «цена вопроса» политического противоборства в XXI веке резко возросла, что немедленно отразилось и на выборе средств такого противоборства, которые стали бескомпромиссными в отношении сохранения идентичности и суверенитета.

Как уже говорилось выше, значение тех или иных средств и методов публичной дипломатии во многом предопределяет их выбор в политике: совершенно естественно желание государства использовать те средства, чья политическая эффективность выше, экономическая составляющая – ниже, а риски меньше. Во многом этими критериями и определяется выбор тех или иных средств публичной дипломатии: от экстремистских и террористических до гуманитарных. Когда риски были высокими, то использовались одни средства, но когда они понижались – как в 90-е годы XX века – то откровенно военно-силоовые. Так, в 80-е годы против СССР был использован очень эффективный набор информационно-психологических средств, активизирующих националистические настроения в советских республиках. Их смысл был элементарно прост, но рассчитан именно на стратегическую перспективу развала СССР.

Надо было наиболее быстрыми способами дискредитировать (исторически, морально, экономически) существование единого государства, «империи» для чего были использованы самые разные способы – от критики договора СССР–Германии от 1939 года («пакта Молотов-Риббентроп») до «обоснования» экономической эксплуатации федеральным центром национальных республик. Причем фактическая сторона не имела значения: «аргументы» придумывались, не отягощая изобретателей фактами. Реальное положение в бывших советских республиках демонстрировало, что РСФСР, Белоруссия, Казахстан были республиками-донорами, а все остальные (причем именно те, где подъем национализма был наивысшим) – республиками – выгодополучателями, но была включена машина искажения представлений ( в т.ч. и правящей элиты) о действительности, полностью исказившая обстановку. Выше говорилось уже о том, что процесс формирования представлений у правящей элиты делится сегодня на три этапа:

Применительно к СССР были использованы средства 2-го этапа (формирования «доказательств»), которые быстро эволюционизировали в 3-ий этап – формирование идей».

И «доказательства», и «идеи» не имели ничего общего с реальными фактами, которые хорошо видны из следующих данных.

Сопоставление производства и потребления в республиках СССР

[3]

Этот пример очень характерен так как демонстрирует, что среди мер публичной дипломатии крайне малое значение имеет действительно объективный анализ, научное обоснование или реальное положение. Достаточно настойчивое навязывание того или иного, пусть самого ошибочного (фантастического) тезиса. В 2014–2016 годы руководство Украины в полной мере иллюстрировало ежедневно этот тезис многочисленными примерами, заимствованными из политической практики «новой публичной дипломатии» западной ЛЧЦ, суть которой заключается в создание необходимой виртуальной цели («формирование идей»), их доказательства» и внедрения.

Политика «новой публичной дипломатии», таким образом, – это совокупность всех средств государства, нации и общества, направленных на достижение виртуальных политических целей, которые могут быть самыми разными – агрессивными, оборонительными и пр. Как минимум, эта цель – усиление влияния государства, даже если речь идет о нейтральном стратегическом сдерживании.

Значение этих средств стремительно усиливается с развитием нового, информационного, этапа научно-технической революции и приобрело в начале XXI века совершенно новое качество, которое далеко не всегда признается. В XXI веке эти средства порой не только дополняют, но даже вытесняют традиционные политические инструменты, включая силовые. Как правило, они оказываются особенно эффективным при «комплексном» использовании этих таких средств в политических целях, – системно, – давая мощный синергетический эффект.

Выбор тех или иных конкретных средств политики «новой публичной дипломатии» определяется изначально соотношением этих сил и средств в настоящем и возможным – в будущем. По целому ряду основных показателей это соотношение находится в пользу США и западной ЛЧЦ. Как свидетельствует Комитет разведки США к 2030 году такое соотношение сил в мире еще долгое время будет в пользу западной ЛЧЦ[4].

Американские эксперты также считают, что в других ключевых областях аналогичная картина: сокращение разрыва между США и их конкурентами, а также между Западом и «остальными». Эта модель показывает будущую роль и влияние США в мире к 2030 году. США по-прежнему останутся мировым лидером в области науки и технологий, но разрыв с Китаем, Индией и другими странами сократится. В США все еще останется наибольшее количество ведущих университетов, в то время как в Азии оно возрастет, а в Европе сократится[5].

Эта не модель свидетельствует, что при любом раскладе сил США придется продолжить силовую борьбу с растущим распространением другого влияния, а сделать это практически невозможно, потому что, как мы отмечали в первой главе об относительной определенности, влияние нельзя удерживать бесконечно с позиций гегемона. Влияние стало более многогранным, оно учитывает не только разнообразие запросов, но и в каждом конкретном случае – контекстуальные отношения определенных акторов и инструменты влияния.

Технологические активы Соединенных Штатов, в том числе их лидерство в руководстве социальными сетями и коммуникациями, дают определенные преимущества[6]. Однако Интернет все больше увеличивает влияние негосударственных акторов и становится основным инструментом в распространении влияния. В большинстве случаев влияние США необходимо усиливать с помощью соответствующих внешних сетей, сторонников и партнерских сообществ, которые могут консолидироваться по любому конкретному поводу. Как упоминалось ранее, лидерство США все больше будет зависеть от позиции, расположения партнеров, дипломатических навыков и конструктивных идей[7].

Степень доминирования США в международной системе может продолжать разниться в широких пределах, если для этого использовать имеющиеся преимущества. Исторически сложилось, что некоторые страны играли доминирующую роль на протяжении долгого времени даже после того, как их экономический или политический вес сокращался по отношению к остальным странам. Американская экономика, например, существенно превзошла экономику Великобритании в конце XIX века, а тем более после Первой мировой войны, однако глобальная роль США стала сильнее английской только во Второй мировой войне. Влияние США, – главного архитектора послевоенного порядка, – останется непреходящим наследством их победы во Второй мировой войне и будет безусловно сохраняться даже при падении относительно других центров силы экономического и политического влияния. Это означает, что не существовало и не будет существовать прямой зависимости между мощью и влиянием. Занятые в годы могущества и даже доминирования позиции государства в мире и создание им институты в это время, остаются на длительный срок политическим капиталом и инструментом политики этих стран. Самый лучший пример этому Великобритания чье влияние и способность внешнего воздействия многократно превышают современную политическую и экономическую мощь. В этом смысле институты и средства публичной дипломатии являются мощным политическим ресурсом. Условно это можно продемонстрировать на следующем рисунке разделив современные страны условно на три группы:

Очевидно, что чем шире спектр средств влияния и их возможности, тем сильнее позиции того или иного государства и его амбиции для того, чтобы стать лидером, коалиции.

Выбор в конечном счете того или иного конкретного средства публичной дипломатии из всего имеющегося в наличии набора политических средств (военной силы, санкций, информационного давления и т.д.) зависит от целого ряда конкретных обстоятельств формирующих МО и ВПО. Эти конкретные обстоятельства определяют то или иное значение средств публичной дипломатии.

Так, в конкретных условиях финансового кризиса 2007–2011 годов, огромную роль играли прежде всего возможности политического влияния на международные финансовые институты. США, которые во многом инициировали этот кризис и были его виновниками, относительно легко его пережили именно из-за того, что обладают контролем над мировой финансовой системой. Вплоть до возможности скрытой эмиссии не обеспеченных долларов.

Но – важно подчеркнуть, – что в любом случае это будет в современную эпоху будет выбором в пользу комплексного, системного метода, объединяющего целый, набор средств и методов. Так, например, развертывание систем ПРО США в регионах мира имеет не только чисто военное, но и политическое и экономическое, и психологическое, и дипломатическое значение. В условиях разгорающейся войны в Сирии в 2011–2016 годах Россия, например, как правило ограничивалась политико-дипломатической поддержкой официальной власти и, отчасти, военно-технической помощью, предусмотренной соответствующими соглашениями. И только в сентябре 2015 года спектр традиционно дипломатических средств был расширен до оказания прямой военной и информационно-пропагандистской помощи, т.е. выбор средств был существенно расширен. Причина была очевидной: без такой поддержки режим Асада уже не мог бы долго продержаться. В августе 2016 года эта российская политика фактически привела к формированию просирийской международной коалиции, в которую вошли Россия, Иран, Ирак и Китай.