Россия впервые вошла в  список 30  самых влиятельных стран по критерию «мягкой силы»  — способности влиять на другие государства не деньгами и  оружием, а  культурой и  ценностями, гражданского общества[1]

Британское PR-агентство Portland, июнь 2016  г.

На этом новом этапе народы и  правительства незападных цивилизаций уже не  выступают как объекты истории  — мишень западной колониальной политики, а  наряду с  Западом начинают сами двигать и  творить историю[2]

С.  Хантингтон, политолог

Стремительное формирование новых военно-политических центров силы в  мире и  в Евразии объясняется многими и  самыми разными причинами, среди которых доминирует одна, военно-политическая причина, а  именно: запланированная и  осуществляемая в  90-е годы экспансия западной ЛЧЦ в  форме ЕС и  НАТО в  Евразии неизбежно ведет как к  включению в  свою орбиту (в  т.ч. военно-силовыми средствами) субъектов МО, с  одной стороны, так и  препятствие созданию аналогичных центров силы и  других ЛЧЦ,  — с  другой стороны. Так или иначе, но перед всеми государствами, нациями и  акторами в  Евразии ставится вопрос: ты разделяешь ценности западной ЛЧЦ (ее интересы, нормы, правила, законы и  т.п.).

Если ответ был положителен (как в большинстве стран Центральной и Восточной Европы, а также у части правящих элит России и др. стран), то для таких государств предлагалась та или иная модель «интеграции» в  ЕС и  НАТО, либо ассоциации, либо согласия на контроль со стороны ЕС-НАТО.

Если ответ был отрицательный, то против таких стран использовался весь спектр силовых инструментов, включая военные, как правило, с  публичным «наказанием виновных» (Чаушеску, Милошевич, Хусейн, Каддафи и  др.). Выбор этих средств оставался за западной ЛЧЦ.

В XXI  веке достаточно быстро менялись критерии оценки эффективности политического влияния государств и  наций в  мире, все более сдвигаясь в  направлении использования невоенных силовых инструментов политики. Военно-силовые средства всегда подразумеваются, но используются в  последнюю очередь. Спектр этих инструментов очень большой и  насчитывает, прежде всего, инструменты и  способы объединяемые в  понятие «мягкой силы». То же английское PR-агентство Portland включает объективные показатели  — государственное управление, культуру, информационные технологии, образование  — и  субъективные, определяемые результатами социологических опросов, на которые приходится соответственно 70  и  30% итогового индекса[3].

Но не только политическое влияние определяется средствами «мягкой силы». В  реальной политике приходится опираться на весь спектр силовых инструментов, который в  настоящее время относится к  понятию «новая публичная дипломатия»  — от образования и  культуры до создания и  поддержки радикальных и  даже террористических организаций. Это тот «набор» инструментов, с  помощью которого уже не только государства и  нации, но и  ЛЧЦ в  XXI  веке отстаивают свои интересы и  занимаются продвижением своих систем ценностей. От них, в  конечном счете, сегодня зависит не только успех, но и  выживание ЛЧЦ. Этот «набор» представляет собой синтез силовых средств, а  его структура существенно отличается от структуры средств политики в  XIX и  XX  веках.

Таким образом, консолидация сил вокруг ЛЧЦ в  Евразии в  конце XX и  начале XXI  века про-исходила в  целях максимально полного использования всего набора «силовых инструментов политики теми или иными» центрами силы. Те из них, кто не обладал (и  не рассчитывал на увеличение) своих потенциалов,  — просто были интегрированы с  помощью таких же силовых средств (Германия, Чехия, Сербия, прибалтийские республики СССР).

Те же из субъектов МО, кто рассчитывал на свои возможности противодействия, начинали концентрироваться вокруг других центров силы  — исламского, российского, китайского или индийского.

При этом оценка соотношения сил между ЛЧЦ происходила по всему спектру потенциалов, среди которых возрастающую роль играли потенциалы, являющиеся следствием развития национального человеческого капитала и  его институтов. Так, демографический потенциал исламской ЛЧЦ оценивается в  1,4  млрд, китайской и  индийской  — 1,5  млрд человек.

Сравнение структур средств политического влияния государств и  ЛЧЦ в  XIX и  XX  веках

Из этого сравнения видно, что противоборство ЛЧЦ в XXI веке будет опираться, прежде всего, на те силовые инструменты политики, которые связаны с  количеством и  качеством национального человеческого капитала и  его институтов. И  не случайно, объективные критерии английского рейтинга «мягкой силы» в основном состоят из показателей, характеризующих именно количество и  качество НЧК и  его институты.

Стремление западной ЛЧЦ не просто сохранить, но и  навязать свои нормы, правила и  ценности силой в качестве универсальных норм и правил неизбежно приведет к столкновению с традиционными ЛЧЦ и новыми ЛЧЦ, которые стремительно превращаются в самостоятельные центры силы. И не только политической и  военной, но и  культурной, и  духовной[4]. Эта тенденция развития отношений между ЛЧЦ во втором десятилетии XXI  века приобрела конкретное военно-политическое значение. В  частности, даже разведка Канады (которая всерьез никогда не принималась во внимание) в июне 2016 года, например, подготовила доклад о безопасности и прогноз развития ВПО в мире до 2018 года, в котором:

—   безопасность Канады рассматривалась как безопасность Запада и  всей западной цивилизации не только в  военном, но и  в других аспектах;

—   конкретными противниками были обозначены китайская, российская и  исламская цивилизации, которые в  «Обзоре» канадской разведки стали «объектом борьбы Запада»[5].

Формирование других центров силы, противодействующих западной ЛЧЦ, будет происходить на базе основных лидирующих ЛЧЦ в  Евразии, что заметно уже сегодня. Это, прежде всего, российская ЛЧЦ, вокруг которой происходят нарастающие интеграционные процессы в  рамках Евразийского союза, ОДКБ, ШОС и  других интеграционных объединений.

Это исламская ЛЧЦ, которая пока что представлена двумя центрами силы  — суннитским и  шиитским,  — которые, тем не менее, объективно противодействуют экспансии западной ЛЧЦ.

Это  — китайская ЛЧЦ, которая неизбежно превращается в  противостоящий западной ЛЧЦ центр силы в  Евразии. Пока что это относится к  Юго-Восточной и  Северо-Восточной Азии, но уже заметны и  противоречия на Большом Ближнем Востоке и  в Северной Африке.

Наконец, несмотря на явную осторожность, формируется и  политический центр силы в  индийской ЛЧЦ, которая пока что не афиширует своих амбиций, но объективно столкнется с  такими амбициями со стороны западной ЛЧЦ.