Целью государства не может быть одна лишь оборонительная война, так как в этом случае не будет обеспечена та сущность государства, которую еще Аристотель определял словом самодостаточность (Autarkia)[1].

   А.Е. Снесарев, военный теоретик

 Выдающийся военный теоретик А.Е. Снесарев еще в начале прошлого века не случайно заметил два принципиальных обстоятельства, которые с полной силой раскрылись в настоящее время:

- во-первых, что государства не могут вести только оборонительные войны, а,

- во-вторых, что сущность государства связана с автаркией, что особенно актуально стало в XXI веке в условиях резкого обострения борьбы двух тенденций – глобализации и автаркии[2].

И первое, и второе обстоятельства в полной мере стали важнейшими сущностными характеристиками СВО. Первое – потому, что Россия, начав в феврале 2022 года оборонительную войну против НАТО, неизбежно должна перейти к наступательным действиям для решения поставленных стратегических задач (денацификации и демилитаризации). Даже в том случае, если либеральная элита страны этому будет сопротивляться (а она обязательно будет сопротивляться) потому, что подобное развитие неизбежно ведет к дальнейшему обострению конфликта с Западом.

Второе – потому, что автаркия стала тем рациональным и единственно эффективным принципом (не только политическим и социально-экономическим, культурным, научно-образовательным) в развитии России, который неизбежно, даже против воли значительной части правящей элиты, должен стать доминирующим. И не только в СВО, но и во всех аспектах  развития страны[3]. Уже период 2022-2024 годов продемонстрировал, что движение в этом направлении не только вынужденно, но и наиболее эффективно. Соответственно, возвращение в эпоху колониальной глобализации для России означает, ни что иное, как неизбежный отказ от суверенитета и национальной идентичности. Что, кстати, вполне возможно, если вспомнить период горбачевско-ельцинской анархии, который был, однако, «золотым веком» для части правящей элиты, о котором она вспоминает и сегодня.

В самом общем виде рассматриваются следующие аспекты проблемы:

 1. Постановка проблемы её практическое политическое значение.

 2. Краткий обзор теории и история обозначенной проблемы.

 3. Развитие проблемы в современных условиях и возможный прогноз.

1. Надо признать, прежде всего, что СВО стало военно-силовым,более того, прямым, военным, средством, с помощью которого Россия попыталась исправить опасный ход в развитии Украины, запланированный и реализованный в итоге США задолго до начала войны с Россией с помощью силовых, но не военных средств, - институтов развития человеческого капитала (ИРЧК), прежде всего, СМИ и НКО[4].

Иными словами, с помощью военной силы Россия была вынуждена исправлять политические ошибки в своей политике по отношению к Украине за последние десятилетия (включая советский период), из которой сделали США и их союзники плацдарм для агрессии. Нападение на Белгородскую, Курскую и Ростовские области, Брянск и Смоленск ВСУ просто наглядно продемонстрировали реальные военные намерения и возможности Запада, которые могут быть реализованы с помощью Украины в отношении России[5].

Военно-политический переворот в Киеве в 2014 году был искусственным,   заведомо запланированным силовым (но не военным!) мероприятием по смене политического режима,  организованным США и рядом их союзников с помощью заранее подготовленной оппозиции, т.е. классическим переворотом по схеме «оранжевых революций»[6]. Главное силовое средство такой политики, как и в других случаях, – институты развития человеческого капитала (государственные и не государственные)[7].

Нейтрализация действующей власти в лице В. Януковича и членов Верховной Рады происходила постепенно, по мере создания русофобского политического режима и захвата им реальной власти в стране, начиная с первых президентских каденций «незалежної України», в генезисе которой также отчетливо просматривалась антироссийская и русофобская политика националистов из украинской (и не только) части КПСС.

К сожалению, российская правящая элита не препятствовала такому развитию событий, создав фактически самую благоприятную атмосферу для политики Запада на Украине, более того, часть правящей элиты России, в том числе, высокопоставленной, откровенно содействовала этому[8].

СВО на Украине 2022–2024 годов стала демонстрацией того, как поиск новых форм публичной дипломатии США (особенно в области использования международных организаций и МНПО) сопровождался резкой активизацией военно-силовой политики. Это привело, в частности, к тому, что в новой редакции Концепции внешней политики РФ от 31 марта 2023 года прямо указывалось на то, что (Ст. 11). «Повышается роль фактора силы в международных отношениях, в ряде стратегически важных регионов расширяется конфликтное пространство. Дестабилизирующие наращивание и модернизация наступательных военных потенциалов, разрушение системы договоров в сфере контроля над вооружениями подрывают стратегическую стабильность.

Иными словами, вопросы национальной и военной стратегии тесно связаны с экзистенциальным выбором правящей российской элиты между доминированием в её политике автаркии и ориентации на либерально-западную глобализацию. Не случайно это факт не акцентируется в выступлениях представителей правящей элиты. Не случайно также, что  нередко представители правящей элиты России в настоящее время говорят, что «выбора между глобализацией и автаркией нет», или, как В.В. Путин, в более мягкой форме, что мы отказываемся от глобализации в её западном варианте. Ещё в 2016 году он сказал, что «на рубеже 80-90-х годов был шанс придать процессам глобализации "качественно иной, гармоничный, устойчивый характер"[9].

Этот выбор в действительности не просто есть, но он-то  и означает  выбор стратегии – «только» оборонительной (договоренности с США и Западом в целом), и выбором основных средств реализации целей этой стратегии. Если конечный выбор будет в пользу «оборонительной» (ограниченной по целям, по сути неоглобалистской) военной стратегии, то такой выбор фактически ограничивает выбор преимущественно военно-технических средств, как и способов их применения, т.е. военных средств и способов.

Эти военно-силовые средства фактически исчерпываются после заключения перемирия (которое неизбежно не будет длительным, но которое очень хочется и нужно для части правящей элиты России сегодня). В итоге это будет означать не просто отказ от военных средств и способов противоборства, но и отказ от силовых невоенных средств и способов – экономических, культурно-просветительских, научно-образовательных и пр. инструментов политики. По большому счету это будет означать возврат к отношениям с Западом «до 2014 года».

Более того, в действительности это будет возвращением к политике отказа от не военных средств силового противоборства, которые активно использовались СССР до последнего периода М.С.Горбачева, т.е. когда страна еще боролась за свою идентичность, которая только объявлялась «коммунистической». Не случайно философ А.А.Зиновьев говорил о том, что в такой борьбе целились в коммунизм, а попали в Советский Союз. Поражение СССР стало следствием отказа от такой борьбы – идеологической, политико-дипломатической, когнитивно-интеллектуальной, торгово-экономической, т.е. фактической капитуляцией СССР и сдачей позиций самодостаточности во всех областях, включая военную. Были сознательно уничтожены силовые не военные институты политики, либо (как МИД РФ, СВР, Иновещание, РАН, РИА Новости и пр.) ослаблены до минимальной степени выживания.

Иными словами, военно-силовое противоборство России с Западом в принципе не может прекратиться даже в случае отказа от военных действий (перемирия, мира или других долгосрочных соглашений). Оно переходит в новую  форму силового, преимущественно не военного, противоборства, когда не военные средства и способы стратегии начинают играть решающую роль, но насколько хорошо это понимают и насколько к этому готовы в России?

По сути, об этом же писал в свое время гениальный русский военный теоретик А.А Свечин, на которого ссылаются сегодня наши военные авторитеты, в частности, И. Даниленко, которые подчёркивают: «Именно теоретики и практики военной стратегии первыми осознали тот факт, что обобщенное существование военной стратегии без связей и координации со стратегией общественно-государственного (национального) развития и стратегиями основных сфер общественной жизни (экономической, политической, социальной, духовной, научно-технической и других) ущербно»[10].

Надо заметить, что нормативно и методологически эта взаимосвязь была зафиксирована в новой редакции Стратегии национальной безопасности Российской Федерации, утвержденной В.В.Путиным 2 июля 2022 года, т.е. ещё накануне СВО, но практически процесс восстановления национальных институтов, в том числе, способных к силовому противоборству в области идеологии, культуры, науки, только начался с началом СВО. Именно тогда было осознано, что никакое «импортозамещение» (проваленное в промышленности после 2015 года) не способно восстановить жизнедеятельность национальных институтов, которые могут существовать и развиваться только на основах автаркии.

Понимание того, что переход от военного противоборства к силовому (если и возможен) будет медленным и не последовательным, затянется, как минимум, на десятилетия. Этот период очень опасен тем, что отсутствие военных действий и постепенная нормализация отношения «притупляют бдительность», когда противнику начинают позволять больше, чем в у3словиях войны. Так было, например, в период «разрядки» или «нового мышления», когда силовые не военные действия против СССР были легализованы (например, деятельность радиостанций ЦРУ).

А, главное, может быть, насколько у России объективно есть достаточные силовые не военные средства и способы их применения? Те же национальные институты развития человеческого капитала – театры, музеи, киностудии, университеты, НКО, СМИ и т.п., и т.д. ?

Если соотношение собственно военных сил и ОПК в 2022-2024 года продемонстрировало неспособность Запада уничтожить Россию (как минимум, в среднесрочной перспективе), то соотношение не военных сил в период господства в России политики глобализации и сознательного уничтожения национальных институтов – государственных и не государственных – будет очевидно не в пользу нашей страны. Если при такой смене стратегии (т.е. постепенной нормализации отношений с Западом) Россия не предпримет самых решительных мер по восстановлению национальных институтов, которые начали восстанавливаться эффективно только с 2022 года, её ждет неизбежное политическое поражение. В конечном счете, поражение в войне может быть как от силовых военных, так и силовых не военных средств. Поражение СССР доказало это наглядно. Контроль над правящей элитой России со стороны Запада будет восстановлен.

Между тем, жизнеспособность государств в новом веке в возрастающей степени зависела от институтов развития, которые развивались в США максимально быстрыми темпами. Параллельно, уничтожались или ослаблялись те институты, которые не попадали под контроль глобалистов, - ООН, ЮНЕСКО, ОБСЕ и т.д. , вплоть до спортивных и иных неправительственных организаций. Власть и доминирование США в XXI веке стала демонстрироваться уже не столько национальными институтами, сколько контролем над мировыми институтами и государствами, в том числе их правящими элитами. Откровенное доминирование в Евросоюзе и прежних национальных государствах Европы, Азии и Латинской Америки, международных институтах стало отличительной чертой глобального доминирования США в новом веке.

Эти инструменты силового управления доказали не раз свою эффективность. Причём, не только в Африке и Азии, но и в Европе, и в России. «Онтологическим прорывом» в области применение силовых, но не военных инструментов политики государств, можно назвать новую область военной стратегии, когда государства и другие акторы в XXI веке получают в своё распоряжение принципиально иные силовые инструменты, а именно – не коммерческие организации, сетевые и электронные СМИ и другие институты человеческого капитала[11]. Эти институты «коллективного Запада» могут в настоящее время использовать свое подавляющее превосходство не только в информационных средствах и финансах, но и новейших технологиях, отставание в которых можно ликвидировать только ускоренной технико-экономической автаркией.

Отдельная и очень важная область – не государственные силовые (военные и не военные) отряды и НКО. До нового века подобные силовые не военные формирования существовали в качестве отдельных, малозначительных для военного дела областях, играя преимущественно вспомогательную роль – поставки продовольствия, амуниции и иногда становясь основой для формирования паравоенных отрядов из рабочих отдельных предприятий – сторонников большевиков и меньшевиков.[12]  Их численность в 1918 году, например. достигла 2 тысяч человек.

В современный период ситуация качественно изменилась. В ходе войн на территории Хорватии и Боснии, например, сербское меньшинство продемонстрировало, как они могут организовываться в отряды для защиты собственных территорий. Так, сербы в Хорватии создали Милицию Краины, в Боснии было создано Войско Республики Сербской. Однако ничего не было слышно о том, что сербы организовывались в Косово и Метохии. Тем не менее, для отражения атак албанской Армии освобождения Косово местные сербы создавали отряды обороны. На местах охрану общественного порядка осуществляли местные полицейские, и их сил, конечно же, не хватало для противодействия хорошо вооруженным, сплоченным и прошедшим подготовку боевикам. Поэтому полиция и армия организовывали отряды самообороны как дополнение к ПJП (посебне јединице полиције (серб.), особые отряды полиции собранные со всей Сербии и направлявшиеся в Косово сменяя друг друга) и армейским подразделениям. Как правило, такие отряды действовали как дополнение к полицейским или армейским[13].

Для современной России очевидно особенную актуальность приобретает опыт создания добровольческих иррегулярных формирований по защите страны и возвращенных территорий, которые должны заниматься не только охраной, но и широкими воспитательными функциями. В ходе СВО эта идея получила мощный толчок. Добровольческие отряды для участия в СВО начали формироваться в регионах России ещё в 2014 году, но активно летом 2022 года. Специальная военная операция (СВО) гальванизировала формирование различных добровольческих батальонов для содействия российским ВС. Похожая ситуация складывалась в первые годы вооружённой агрессии Украины против республик Донбасса (2014-2016), но тогда этот процесс носил стихийный характер, будучи инициативой снизу. Сейчас добровольческие подразделения формируются при бюджетной поддержке.

К сентябрю 2022 года около 40 республик, краёв и областей России заявили о создании или намерении создать региональные добровольческие подразделения. Ещё раньше возник Боевой армейский резерв специальный (Боевой армейский резерв страны), или БАРС — российские территориальные формирования добровольцев-резервистов, которые после прохождения военной службы и ухода в запас заключили с Министерством обороны контракты на несение службы в резерве.

Российские граждане, зачисленные в резерв страны, обеспечиваются современной боевой экипировкой и всеми видами довольствия; вдобавок к этому они получают дополнительные денежные выплаты, доступ к высококачественному медицинскому обслуживанию и преимущества при получении высшего военное образования. Резервисты системы БАРС принимают участие в плановых учениях вооружённых сил и, благодаря этому, сохраняют высокий уровень своей мобилизационной готовности. Для этого их назначают на воинские должности в конкретных воинских частях, где они проходят специальный комплекс обучения для поддержания старых боевых навыков или приобретения новых.  С 2016 года резервисты стали привлекаться к участию в учениях ВС РФ. Экспериментальной площадкой по реализации нового проекта Министерства обороны стал Южный военный округ. Уже к началу сентября 2021 года здесь был сформирован мобилизационный резерв из 38 тысяч человек^.

В «сетевых войнах» не обязательно напрямую оккупировать или аннексировать территории, достаточно установить над ними сетевой контроль. Это означает контролировать СМИ, финансовые потоки, доступ к технологиям, политическую и культурную элиту, энергетические центры активности молодежи. По заказу американского военного ведомства ведущими аналитиками корпорации РЭНД Д. Аркиллом и Д. Ронфельдтом уже были опубликованы результаты исследований на тему «Сети и сетевые войны». Для описания форм ведения борьбы в социальных «сетевых войнах» Д. Аркилл применяет термин «роение» (swarming), проявляемое во множественных «микродействиях»: в выступлениях в СМИ, в вооруженных и невооруженных столкновениях, в разного рода демонстрациях и митингах, в навязывании диалогов и переговоров с официальными лицами и пр. Социальные «сетевые войны» ведутся на транснациональной основе, огромная роль в них принадлежит правильному проектированию и использованию форм коммуникаций и информационных технологий[14].

Основой таких «сетевых войн» сегодня становится бурно растущий социальный сектор - огромное разнообразие самоуправляемых частных и некоммерческих неправительственных организаций. Именно эти организации превращаются в «рой насекомых», которые, будучи связанными почти неуловимыми командами в одну сеть, проникают в организм государств и разрушают его. Развертывание оппозиции в Белоруссии в 2018-2020 годы продемонстрировало эффективность этой технологии.

Для противоборствующей стороны противник получается каким-то неясным и рассредоточенным, и поэтому его удары очень трудно отражать. Нет четко обозначенных условий борьбы, а есть многомерное пространство борьбы, которая идет везде: в политике, экономике, культуре, технологиях, идеологии.

Центральной задачей ведения всех «сетевых войн» является проведение «операции базовых эффектов», которые определяются как «совокупность действий, направленных на формирование модели поведения друзей, нейтральных сил и врагов в ситуации мира, кризиса и войны». Иначе говоря, основная цель создаваемых американцами сетевых структур - внушить не только противникам, но и союзникам мысль о нецелесообразности конкуренции с Соединенными Штатами. Искусственные сетевые структуры имеют чаще всего безобидный вид: правозащитная деятельность, некоммерческие партнерства, образовательные инициативы, центры распределения грантов, научные и социологические сети, общественные организации разных видов. Так как деятельность таких структур внешне не имеет ничего противозаконного, чрезвычайно трудно фиксировать те состояния, в которых эта сеть (или ее отдельные на вид безобидные сегменты) переводится в режим деструктивной деятельности.

С точки зрения политико-дипломатической, Запад обеспечил такую позицию огромным ресурсом в свое время, сделав продвижение таких искусственных сетей Запад своей официальной политикой и всячески критикует те страны, которые препятствуют этому процессу. Эти средства резко расширившие спектр способов применения не только не военной, но и собственно военной силы на всех уровнях военного искусства – от тактики до стратегии