Изначально важнейшим принципом военной стратегии США на Украине было не допустить неконтролируемой военной эскалации, угрожающей применением ЯО, прежде всего, по территории США. Другими словами, США полагали, что могут победить ядерную державу, не прибегая к использованию ею потенциала СНВ в ядерном оснащении. Поэтому военная эскалация на Украине все 2022-2024 годы сопровождалась риторикой о «не участии США в военном конфликте» и бесконечными разговорами и консультациями о том, как, когда и сколько ВТО оружия большой дальности можно использовать ВСУ против территории России.

Эта стратегия имеет прямое отношение к проблеме стратегического паритета потому, что если даже есть паритет в области СНВ, то этот паритет (следуя американской логике поведения и военной стратегии) может не иметь значения для итогов прямого военного противоборства.

Ситуация осложняется тем, что традиционно и справедливо, как стратегический паритет, так и стратегическая стабильность, могут быть обеспечены, в конечном счёте, только примерным равенством всех военных возможностей, прежде всего, военных потенциалов государств. Но не только. Огромное значение имеют другие возможности и силовые средства политики, например, информационные и финансово-экономические, промышленные. Иначе говоря, судить о качестве безопасности, отраженной этими понятиями, можно только при условии, когда обеспечено примерно одинаковое качественное и количественное развитие всех потенциалов сравниваемых субъектов ВПО не только по критериям ВС и ВВСТ, но и других силовых факторов.

При этом, важно подчеркнуть, что общее соотношение экономических, финансовых и научно-технических сил может и не быть сопоставимым, но реализация этих потенциалов в реальные силовые факторы предполагает возможность такого сопоставления. Например, потенциал гитлеровской Германии (и всей подчиненной Европы)[1] был в 3-4 раза выше, чем в СССР в 1941 году, но оружия и военной техники в 1943 году в СССР было произведено уже больше, чем в Германии и подчиненных ею странах.

Иначе говоря, экономическое и научно-техническое развитие стало важнейшим условием военно-стратегического паритета и стратегической стабильности, которое какое-то время противопоставлялось собственно военным возможностям по принципу «пушки вместо масла».  СВО продемонстрировало стремительное усиление этого значения технологического фактора, когда скорость внедрения новых технологий стала решающим покахателем в оценке возможностей ВС. И это нашло (только, к сожалению, отчасти) свое отражение в стратегическом планировании (СП) России, в частности, СНБ-21, в предыдущие десятилетия, когда в стране формировались фактически два отдельных бюджета – безопасности и социально-экономического развития,- которые механически как-то объединялись на последнем этапе в общефедеральный бюджет.

Такая подвижка произошла только накануне СВО и не имела большого практического значения – внедрение новых технологий не только до 2022, но и в последующие годы, существенно отставало. К сожалению, авторы первой серьезной работы по стратегическому планированию несколько поторопились, когда писали о «сочетаемости» двух бюджетов: в 2015 году процесс интеграции политики безопасности и развития еще только обозначался[2]. Он оказался затянутым вплоть до принятия СНБ в июле 2021 года, хотя и тогда, повторюсь,  это стало лишь очередным этапом в реализации этой стратегической идеи, которая сохранилась актуальной даже в условиях СВО в  2022–2024 годы. СВО стала, таким образом, первым примером реального практического сочетания задач развития и обеспечения безопасности, который нередко вызывает вопросы о совместимости этих разных стратегических задач.

Между тем, уже в самом начале 2022 года, в  первый период СВО, стало особенно ясно, что для ВС и ОПК РФ не хватало именно качества развития, прежде всего национального человеческого капитала ВС и ОПК, а также промышленных мощностей. И, прежде всего, конкретно, в области объемов современного промышленного производства и последних технологий и НИОКР. Достаточно посмотреть и сравнить многочисленные выставки и парады, проводившиеся МО РФ, и то, что реально «стреляет» в настоящее время на ЛБС. В реальности, так на ЛБС не видно ни «Торнадо-С», ни САУ «Коалиция – СВ», ни контрбатарейных систем, произведенных в штучном количестве, ни много другого.

Кроме того, сохранилась сильная зависимость от некоторых импортных компонентов, которая в отдельных областях достигает очень высоких уровней и, главное, не может быть быстро ликвидирована. Необходимо проиллюстрировать полнее эту зависимость. Так, в докладе авторитетного и старейшего британского института, основанном на результатах исследования новейшей российской техники на СВО, признается[3], что «Всего в новейшей российской технике выявлено в 27 образцах ВВСТ более 450 импортных компонентов, в первую очередь из США, но также из Японии, Тайваня, Кореи и европейских стран. Преимущественно речь идет о микроэлектронике».

В частности, эксперты RUSI сообщают: в «Орлане-10» обнаружен японский двигатель, система управления на базе микроконтроллера швейцарской компании и карданный подвес для камеры с американским оборудованием. В комплексе «Акведук» обнаружено более 10 иностранных компонентов. А важные элементы навигации ракеты 9М549, которую запускают из «Торнадо-С», имеют американское происхождение. Изучение танка Т-90М и тяжелой огнеметной системы «Солнцепёк» показали, что доля импортных электронных комплектующих достигает 15%. Кроме того, на танке используются оптические системы французского производства[4].

В каждой из хорошо себя показавших на Украине российских крылатых ракетах 9М727 и X-101 эксперты RUSI обнаружили более 30 комплектующих американского происхождения. В целом из 450 иностранных компонентов, обнаруженных в российском оружии, 70% являются продукцией американских компаний. На продукцию, произведённую американскими компаниями Analog Devices и Texas Instruments, приходится почти четверть всех иностранных компонентов российского оружия.

Это говорит о прямой связи между технологическим развитием и безопасностью в области технологий и промышленности. Очевидно, что планировать сохранение военно-стратегического паритета по всем направлениям не только с западной военно-политической коалицией, но даже только с США невозможно – экономические и иные ресурсы России соотносятся с «коллективным Западом» (включая Японию, Австралию и другие страны) приблизительно как 1:30[5]. Более того, расширение западной военно-политической коалиции за пределы НАТО, например, за счёт Швеции, Финляндии, Японии и других стран, может еще более осложнить подобное сопоставление[6].

Поэтому ещё с конца 80-х годов в СССР – России вынуждены придерживаться концепции «разумной достаточности», т.е., подходить к паритету не как к простому «военному балансу сил», а как к такому состоянию, когда у противника не существует материальной возможности нанести военное поражение: далеко не всегда военное превосходство равносильно военной победе.

При анализе соотношения военных сил необходимо понимать, что они по сути своей ассиметричны, что задачи (глобальные и региональные), стоящие перед ними, как правило, тоже радикально разные, наконец, что военное искусство, более эффективные стратегии и тактики, человеческий капитал военнослужащих и многие другие факторы делают простое арифметическое равенство бессмысленным[7].

Количественное и даже качественное военное превосходство не является абсолютным решением проблемы победы в войне. В том числе и на СВО. История военного искусства демонстрирует множество примеров того, как побеждали значительно меньшие силы, в частности, в марте 1700 года 8 тысяч шведов разгромили 42-х тысячный корпус русских под Нарвой, но даже при этом шведы потеряли 2000 человек (25%) своего войска, а русские 6000[8]. Достаточно быстро русские научились воевать в меньшинстве не только против турок, но и французов, итальянцев, немцев. Уже в том же веке А.В. Суворов и Ф.Ф. Ушаков регулярно побеждали в меньшинстве, не потеряв сколько-нибудь значительного числа своих солдат.

Военная история знает много примеров того, как современные войны и сражения выигрывались в меньшинстве в том числе и в Первую, и во Вторую мировые войны. Так, если соотношение потерь между СССР и Германским блоком в первый период войны (1941-1942 гг.) было 1: 3–5 в пользу Германии, то уже в 1944 году наоборот – 3:1 в пользу СССР.

Иными словами, военное равновесие не означает арифметического равенства. И никогда не означало. Тем более, когда на вооружении в массовом порядке находится ЯО и средства его доставки, а эффективность новых систем и видов ВВСТ нередко превосходит в несколько десятков раз предыдущие поколения.

К началу 2020-х годов такой стратегический паритет в области СНВ и ПРО в целом, как мы считаем, сохранялся, хотя США и их союзники сделали очень много для того, чтобы ликвидировать его международно-правовую базу и механизмы ограничения ВВСТ. Но, главное, стратегический паритет стал измеряться дополнительными возможностями, прежде всего, стратегическим потенциалом не ядерных вооружений, в частности, ВТО и гиперзвуковыми средствами, и (что особенно важно) систем боевого управления, связи и разведки. В настоящее время в США и НАТО, например, уже создана и в 2024 году испытана, система боевого управления всеми силами и средствами во всех сферах (многодоменных операций), которая поступает на вооружение.

Это означает неизбежность нового этапа научно-технологического соперничества, которое в конечном счете определит реального победителя в войне и силовом противоборстве.  Сохранение паритета стало уже не столько политико-дипломатической задачей, сколько военно-технической, хотя Россия и не оставила попыток вернуться в обсуждению проблем стратегического сдерживания и паритета[9].

Автор: А.И. Подберезкин