База любой военной теории должна быть как можно шире. Тщательное изучение одной кампании, если оно не основано на хорошем знании всей военной истории, может привести к неправильным выводам[1].

Бэзил Лиддел Гарт

Игнорирование политическим руководством СССР и России «базы военной теории», которая, по справедливому мнению Б.Л. Гарта, должна быть «как можно шире», крайне отрицательно сказалось на внешней и военной политике СССР и России в ХХ веке и последующие годы. Если В.И.Ленин и И.В. Сталин, как минимум, имели достаточно полное представление о военной теории и военном искусстве (на самом деле, - выдающиеся представления[2]. Так,  бывший министр обороны России И.Н.Родионов признавал, что «Список работ военных теоретиков, которые он проработал сопоствим с полным курсом подготовки специалистов»[3]. А маршал СССР  Василевский отмечал, что «Сталин хорошо разбирался не только в военной стратегии, что давалось ему легко, так как он был мастером политической стратегии, но и в оперативном искусстве. Его знания в области военной стратегии и оперативного искусства значительно превосходили знание тактики (ему, собственно, и необязательно было знать ее во всех деталях). И заключал: «Полагаю, что Сталина несомненно можно отнести к разряду выдающихся полководцев»[4]. 

Одной из крупных (и до настоящего времени не признанных) проблем в политике СССР и России второй половины ХХ века стало отсутствие базовых знаний политических и военных руководителей военной теории. Хуже того, руководители СССР и России, в том числе военные,  были абсолютными неучами. Даже военные руководители СССР и России в своем большинстве не были знакомы с основными положениями политической и военной теории и основными работами, что лишало их возможности ориентации в международной и военно-политической обстановке. К сожалению, этих знаний им недостает и в настоящее время – краткосрочные курсы академий не способны компенсировать такие недостатки.

В самом общем виде военная сила в 20-е годы нового века приобрела новое значение, а именно – универсального средства сохранения суверенитета и национальной идентичности государств[5].

В то же время она рассматривается с точки зрения нескольких аспектов:

 1. С точки зрения минимального (но обязательного) обзора теории и, естественно, истории обозначенной проблемы

 2. Постановка проблемы, её практическое и реальное современное политическое значение.

 3. Развитие проблемы в современных условиях и возможный прогноз.

1. Очевидно, что,  как к возможностям, так и последствиям применения военной силы в ХХI веке и во второй половине ХХ века в мире и в СССР-России в разное время относились по-разному, что сказалось, безусловно, на понимании роли и значения военной силы в политике советского государства и большинства его руководителей. 

После того как политическое руководство СССР  пришло к пониманию отказа от революционной борьбы оно признало возможным мирное сосуществование. Постепенно это желаемое состояние МО стало для политического руководства СССР обязательным условием. Оно отказалось фактически от военно-силовой борьбы с противниками не только во имя пролетарской революции, но и во имя «сохранения мира на Земле», а позже – вообще «чтобы не было войны». Этот период был назван «новым мышлением», предполагавшим, что «нет цели важнее, чем сохранение мира», т.е. фактический отказ от защиты национальных интересов и ценностей, что и стало сутью политики М.С.Горбачева и его сторонников.

Тем самым фактически советское (и в последствие российское) государство отказывалось в принципе от защиты своих национальных интересов с помощью военной силы («рецидив» с Афганистаном быстро признали ошибкой), чего суверенное государство допустить не может ни в коем случае. Разве только, что частичной или полной утрате суверенитета. Это, собственно говоря, и произошло: сначала М.С.Горбачев, а затем Б.Н.Ельцин ограничивания суверенитет, объясняя это экономическими трудностями, а затем внешняя политика фактически перестала быть вообще суверенной. Россия превратилась де-факто в колониальное государство. Естественно, что это требовало своего политологического оправдания. Именно тогда стали набирать силу всякого рода концепции «стратегической стабильности», «сдерживания» и прочего «нового мышления»[6].

Как-то не заметили, что в то же самое время на Западе не просто остался, но и подчеркнуто укрепился ещё при Р. Рейгане  принцип  «В мире есть вещи важнее, чем мир». Иными словами, использование военной силы в политике закреплялось не только для обороны (внешней угрозы не было), но и для решения других внешнеполитических проблем. Конкретные доказательства последовали сразу – агрессия в Ираке, Югославии в 90-е годы. Операция ЦРУ в Афганистане в 2001 году.

Это отношение к военной силе, к сожалению, нельзя назвать впоне адекватным ни у советской правящей элиты,  ни, тем более у российской, которые почему-то считали со второй половины 70-х годов прошлого века, что «военная сила потеряла свое значение». Именно в тот период появилась мода среди политологов и политиков (очевидно поддерживаемая «продвинутыми» консультантами и сотрудниками международных отделов ЦК КПСС) говорить и писать о том, что военная сила перестала быть универсальным политическим средством[7].

Во многом это произошло по двум причина: во-первых, достижению военно-стратегического равновесия, которое, как тогда казалось, сделало ЯО и оружие вообще анахронизмом, а, во-вторых, последствиями неудачной войны США в Индокитае, которые сделали войну и её участников крайне непопулярными в мире. Антивоенные протесты студентов и деятелей культуры, движение ученых и общественности создали атмосферу неприятия применения военной силы. На неё даже не оказало слишком сильного влияния ввод советских войск в Афганистан в декабре 1979 года.

Другая сторона проблемы – любовь Л.И.Брежнева и некоторых руководителей к мирной риторике, отчасти связанной с войной, а отчасти с верой, что можно сохранить отношения с Западом без прямого вооруженного противоборства, т.е. «любой ценой». Иными словами, мирное сосуществование стало более приоритетным, чем не только классовая победа, но и изащита национальных интересов. С 1975 года, после Совещания в Хельсинки, СССР стал открыто на путь поиска компромисса с Западом. Нередко путем уступок. Соответственно значение военной силы во внешней политике падало от абсолютного до рядового. Во многом это объяснялось и экономическими трудностями, которые затрудняли развитие современных ВВСТ.

Оценка советским руководство состояния МО-ВПО становилась более спокойной вплоть до прихода к власти Р. Рейгана, когда произошла очередная переоценка значения военной силы во внешней политике в связи с откровенными планами гегемонизма США, в особенности в области СНВ и ПРО. Тогда же действия СССР в Афганистане приобрели не локальное, а региональное и даже глобальное значение.

В 90-е годы СССР откровенно пошел на все уступки, сопоставимые с капитуляцией и преступлениями правящей элиты против государства и нации, девальвировав военную силу до минимального уровня. Первая Чеченская война – пример того как разваленная советская армия, где только Кавказский округ насчитывал 350 тысяч человек, не смогла собрать боеспособную группировку в 50 тысяч, а война против 6 бригад Грузии показала откровенно провальную военную политику страны. «Сирийский» полигонный опыт отчасти реабилитировал ВС РФ и значение военной силы, однако, как оказалось, его значение было явно переоценено.

Таким образом, СВО происходит не в вакууме, а в конкретной мировой международной и военно-политической обстановке (МО и ВПО), развивающейся в настоящее время по военно-силовому сценарию эскалации использования военной силы. Эта эскалация игнорировалась в России долгие года, когда вплоть до 2014 года считалось, что «мы живем в исключительно благоприятной МО».  Так, например, быстрое вступление в НАТО Финляндии и Швеции оказалось совершенно неожиданным, как и способность НАТИО и ЕС создать системы военно-технического обеспечения ВСУ. Общие закономерности развития МО и ВПО неизбежно распространяются как на стратегии государств, так и, в частности,  на СВО, и весь потенциальный ТВД в Европе,  что подчёркивает не региональное значение, а глобальное значение  специальной операции, в которой сочетается весь спектр силовых приемов – от мягкой силы и формирования широкой антироссийской коалиции до массированного применения практически всех видов и систем вооружений. Во многом это обстоятельство относится не только к политике США, но и вполне объективно отражает самые общие закономерности мирового развития в условиях хаотизации МО. Эти закономерности в целом справедливо в очередной раз охарактеризовал В.В.Путин на Валдайском форуме в Сочи: «"На наших глазах формируется совершенно новое мировое устройство, не похожее на то, что мы знаем из прошлого, например, Вестфальскую или Ялтинскую систему", - подчеркнул президент». По мнению Путина, предстоящие 20 лет "будут не менее, а то и более сложными"[8].

2. Начало нового века – период радикального переустройства в мире. Надо понимать, что «Эпоха перемен», особенно когда она занимает длительное время, как правило, вынуждает отказываться от политико-дипломатических и правовых институтов в пользу силовых. Прежде всего, военных. «Дипломатия замолкает, когда говорят пушки» – так было всегда и в нашем периоде хаотизации отношений, это правило просто подтверждается.  Качественные, революционные изменения в мироустройстве в новом веке не менее радикально повлияли и влияют на состояние ВПО в мире с точки зрения усиления военно-силовой составляющей политики всех государств-участниц системы МО-ВПО[9].

При этом, – далеко не всегда такое усиление значения вооруженного насилия приводило к желаемым политическим результатам: ХХ и ХХI века были не только периодами многочисленных войн, но и в целом доказательством того, что военные результаты далеко не всегда превращаются в реализацию поставленных политических целей, но всегда связаны с повышенным риском и огромными материальными издержками[10]. Военная интервенция западной коалиции в Ираке – яркий пример[11]. Были потрачены триллионы долларов, но проблема установления западного контроля решена не была. Аналогичный пример – Афганистан, где США за 20 лет истратили триллионы долларов, а затем были срочно свернуть военную операцию, оставив своим врагам – талибам – ВВСТ на сотни миллиардов долларов.

Таким образом, можно признать, что не все проблемы можно решить с помощью военной силы. Не все, но очень многие, особенно, когда используется системно и комплексно весь набор силовых инструментов, которые, как показывает опыт СВО, можно трансформировать в военно-силовую политику в отношении России в формате гибридной войны. Надо признать, что применительно к России США и их союзникам это удалось. Прежде всего, потому, что они реализовывали долгосрочный политический сценарий в отношении России с чётко определенными внешнеполитическими целями развала Российской Федерации, как до этого удалось развалить СССР и Югославию.

В этом сценарии отчетливо просматриваются многочисленные элементы такого развала, которые используются «в долгую», на длительную перспективу, как это было, в частности, с Украиной и другими бывшими территориями СССР. Иначе говоря, стратегическое планирование (СП) в США не просто имеет долгосрочный, но и целенаправленный и очень последовательный характер, оно не зависит ни от политической конъюнктуры в стране, ни от многих других факторов. Так, намеченная стратегическая цель «уничтожение СССР», реализовывалась разными средствами и в эпоху «разрядки» при Р. Никсоне – Л. Брежневе в 70-е годы, и в эпоху конфронтации Р.Рейгана – Ю.Андропова, и в эпоху «великой дружбы» М. Горбачёва – Б. Ельцина – Б. Клинтона и Дж. Буша.

Отсутствует, например, понимание значения военной силы в политике государств, а также значение собственно военной стратегии, которое непосредственно зависит от того, какое место и роль она занимает в политике государств. Ясно только, что даже очевидная истина: без способности силой защищать свой суверенитет государств никогда не было и быть в принципе может для многих российских политиков таковой не является. Тем более, что «все государства создаются кровью» и ею же сохраняются. Земли России на Юге – от Кубани до Приднестровья – и на Северо-Западе – в Прибалтике и в Белоруссии – были оплачены многократно кровью сотен тысяч русских и многими миллионами рублей. Никто и никогла  не имел права их отдавать ни на каких условиях. Даже в случае военного поражения. Сегодня они бездарно переданы в управление противникам России. Из-за политического поражения власти. Это неизбежно заставит поставить в конце концов два вопроса:

Во-первых, адекватной политической, исторической и уголовной оценки преступной деятельности политиков и тех, кто обеспечивал их деятельность.

Во-вторых, признание результатов их политики не приемлемыми для России. Речь не идет о немедленных военно-силовых шагах, а о об отношении, оценке и курсе. Так, пострадавшие десятки миллионов граждан СССР-России имеют право знать кто виноват и что эту несправедливость надо исправить.

Наконец, на будущее – важно понимать, что защищать свои национальные интересы неизбежно придется силой, в том числе военной, Альтернатива только одна – капитуляция, потеря богатств, суверенитета и идентичности. В.В.Путин не случайно оговорился 7 ноября 2024 года, что «с 2022 года Россия стала другая».

Это, на самом деле, принципиальная проблема, требующая от правящей элиты осознания степени ответственности. Глобальная экономика требует неравноправного разделения труда, а ещё лучше – бесплатного контроля над ресурсами. Территория и природные ресурсы России – реальные активы, которые необходимо не только умело использовать, но и защищать. Как известно, Россия лидирует с природными ресурсами, оцениваемыми в $75 трлн., в основном состоящими из угля, природного газа, нефти и редкоземельных металлов. Огромные пространства, пресная вода, воздух и прочие природные активы и человеческий капитал – всё это реальные активы (в отличие от виртуальных), которые надо защищать потому, что есть немало стран и сил (как показал пример Украины), желающих их использовать в своих интересах[12].

Известно, также, что в разное время применение военной силиы и её значение в политике зависит от многих, в том числе внутренних, факторов. При этом, делать выводы, основанные на опыте одной кампании (например, СВО) нужно делать очень осторожно[13]. Очень важно, как напоминает Бэзил Лидд Гарт, «хорошее знание  военной истории» и истории политики. Это, кстати,  прямо относится и к богатому и «почти» универсальному опыту СВО  (который, кстати, пока что не спешат изучать в ВС РФ)[14].

Надо подчеркнуть, что строгая последовательность во внешней политике США по отношению к СССР-России основывалась на принципах, два из которых:

– сохранение военно-технологического превосходства;

– постоянное развитие антироссийской коалиции

были обязательными, не зависимо от результатов и тональности переговоров с СССР и Россией, личных отношений и пр. «второстепенных» атрибутов дипломатии, которым, наоборот, у нас придавалось искусственно решающее значение. Эти принципы остаются главными и в настоящее время, а их последовательная реализация и соблюдение не просто дань традиции, а важнейший элемент СП и политика США.

Так, новейшие технологические изменения практически мгновенно используются в военной области. Как отмечалось в августе 2024 года в докладе РЭНД Майкла Вермеера, «хотя более ранние технологии дают полезные уроки для обоснования усилий в области ИИ, сегодняшняя глобальная среда существенно отличается от той, в которой появились ядерные технологии, Интернет, средства шифрования и генная инженерия». Поэтому, по слова56].

Остаются и принципы силового воздействия на Россию, где военная сила – один из основных, но не единственный инструмент насилия в отношении России, которую (в СП США) нужно уничтожить, не допустив начала ядерной войны. Это было подчёркнуто, в частности, в программе Демократической партии США, принятой в августе 2024 года: «На Украине президент Байден преследует три основные цели: помочь ей защитить суверенитет, сохранить единство наших трансатлантических альянсов и предотвратить прямой конфликт с Россией. На всех трех фронтах Соединенным Штатам сопутствует успех. Под руководством президента Байдена Америка предоставляет Украине оружие, а также дипломатическую и экономическую поддержку, необходимые для защиты суверенитета. Благодаря этому в Америке появились хорошо оплачиваемые рабочие места – мы создаем арсенал для самообороны и помогаем защищать демократию за рубежом. Вместе с союзниками Соединенные Штаты создали коалицию из 50 стран для оказания столь необходимой помощи Украине в области безопасности, скоординировали беспрецедентные международные действия по введению жестких антироссийских санкций и привлечению Путина к ответственности на мировом уровне. Также администрация Байдена-Харрис помогает защитить гражданское население и энергетическую инфраструктуру Украины от неспровоцированных нападений России и работает над возобновлением торговли украинской сельхозпродукцией для поддержания глобальной продовольственной безопасности»[16].

3. Принципиально важно, чтобы внешняя и военная политика России приобрели ясно последовательный характер, вытекающий из «главной идеи» её национальной стратегии. Факт, что внешняя политика СССР-России менялась несколько раз, а вместе с ней и стратегия: от резкого и бескомпромиссного противоборства, до «нежной» дружбы и полного согласия, граничащего с капитуляцией. Не было ни последовательности, ни целенаправленности, ни, естественно, стратегического планирования (СП), которое видно по бесконечно менявшимся приоритетам в нормативных советских и российских документах. Соответственно и значение военной силы каждый раз менялось – от продолжения массированного военного строительства при Ю. Андропове, которое привело в итоге к созданию самой сильной в мире армии, до полного игнорирования потребностей ВС, что привело в середине 90-х годов к её практическому развалу и неспособности вести региональную войну[17].

Иначе говоря, военная сила всегда находилась в центре внимания правящей элиты США и их союзников, одновременно её масштабы и использование регулировалось в зависимости от необходимости, т.е. применение в политике было гибким. Пример с СВО – очень показателен с этой точки зрения потому, что США не только тщательно спланировали развитие МО и ВПО в Европе, но и процессы, происходящие на Украине и в России (в частности, нежелание части правящей элиты уходить из «зоны комфорта» в отношениях с США, когда постоянные уступки оплачивались группам и лично). Их стратегия войны с Россией в 20-е годы нашего столетия было тщательно подготовлена всей логикой развития политики США и их союзников. «Неожиданными» (вхождение Финляндии и Швеции в НАТО) решениями они стали только для правящей элиты СССР-России, считавшей вплоть до 2014 года, что «мы живем в самых благоприятных внешних условиях».

Таким образом, проблема не в том, что в какие-то времена на Западе вдруг не отказались от использования военной силы. Проблема в том, что советские и российские политики и ученые (не случайно, думается) размышляют иначе, а именно, что военная сила потеряла свое значение. Именно такой посыл появился в 80- е годы в СССР и поддерживался всеми силами в России[18]. Поэтому проблема «абсолютизации роли военной силы» это не проблема нового качества и значения военной силы, а проблема наивных и недалеких политиков, которые думают и верят, что в реальности дело обстоит иначе. Прежде всего, в значительной части сохранившейся либеральной российской элите.

Это требует неизбежно повышение эффективности военно-политического руководства, которое остается очень низким на многих уровнях и во многих областях. Прежде всего, с точки зрения концентрации сил управления в одном органе. В определенном смысле Наполеону было просто: главнокомандующий, император и законодатель в одном лице. В России эти функции не просто разделены, но и не раз продублированы. Так, наряду с существованием Верховного главнокомандующего, руководителей Минобороны и Генштаба и функциями специального помощника В.В.Путина Алексея Дюмина, руководителей группировок ВС РФ и пр. (напомню, что, нормативно, режим КТО предполагает контроль со стороны руководителя ФСБ), после нападения ВСУ в августе 2024 года был создан специальный Координационный Совет во главе с министром обороны, а на первом заседании Координационного совета по вопросам военной безопасности приграничных территорий его председатель – министр обороны Андрей Белоусов – заявил, что командующие группировок, а также представитель Генерального штаба отвечают «за защиту граждан и территорий от атак беспилотных летательных аппаратов и иных средств нападения». В ведомстве подчеркнули, что этот орган не будет подменять собой оперативное управление войсками, а его главной целью станет повышение эффективности обеспечения военнослужащих, «решающих задачи прикрытия госграницы, защиты территории и населения регионов».

Насколько контроль и развитие военно-технических и иных усилий будет сконцентрирован в конкретном органе власти при такой организации может вызывать вопросы. В конечном счете, всё равно окончательное решение будет оставаться за президентом.

Очевидно, что СВО дало богатый опыт для повышения эффективности государственного и военного управления, который требует тщательного изучения и оперативного внедрения в ВС и ОПК, расширения базы научной и образовательной подготовки личного состава, что стало одной из проблем в последние годы, искусственно созданных Минобороны страны еще при А. Сердюкове. Исправление этих решений, особенно возрождение научных и образовательных военных школ, потребует времени, но, во-первых, этого не избежать, если мы хотим развития национального военного искусства, а, во-вторых, это направление должно стать, как минимум, частью долгосрочного стратегического планирования в России.

Автор: А.И. Подберезкин