Мнение о несвоевременности диалога по мироустройству в условиях продолжающегося конфликта на Украине – от лукавого[1].

Сергей Лавров.

Формирование нового систем безопасности вытекает из процесса создания нового миропорядка, а также тесно связано как с процессами глобализации, доминировавшими последние десятилетия, так и с развитием национальных («больших» - по определению Б.Л.Гарта) стратегий, в основе которых лежат противоположные тенденции автаркии и деглобализации. В первом случае – новый миропорядок становится продуктом доминирования США в глобализации. Соответственно, система безопасности становится логическим следствием формирующегося миропорядка. Во втором – тоже продуктом, но баланса интересов, сформулированных в национальных стратегиях и противоборства важнейших тенденций, в том числе глобализации и автаркии (что очень хорошо видно на примере политики США при Д. Трампе).

В период с начала 90-х годов до настоящего времени (если абстрагироваться от либеральных искусственно политологических теорий) идет процесс формирования силового и грубого мироустройства в соответствии с интересами (потребностями) главных субъектов МО – США и их союзников и крупнейших международных корпораций, ломающий остатки международного права и созданные в ХХ веке институты.

Это процесс выражен в классической англосаксонской стратегии США-Великобритании «силового принуждения», которая использует принципы «непрямого действия» англосаксонского теоретика Бэзил Лиддл Гарта после Второй мировой войны, как в период холодной войны, так и в последующие годы. Эти принципы и нормы для Запада – надо наконец-то это просто признать - стали просто продолжением холодной войны в новых условиях[2].

Иначе говоря, общая логика формирования новой системы безопасности такова:

Развитие системы миропорядка ведет, как правило (но не всегда) к формированию систем безопасности, которые, в свою очередь, находятся под сильным влиянием национальных («больших») стратегий. Это наглядно видно в 20-е годы нынешнего столетия на примере инициативы Д. Трампа по созданию глобальной ПРО («Железного купола»), которая не имеет ничего общего, кроме названия с израильской системой ПРО[3].

Таким образом, национальные стратегии – тот же продукт противоборства этих тенденций, - что хорошо видно на примере действий (и противодействий) Д. Трампа уже в самом начале его президентства. Политический результат – развитие системы безопасности и миропорядок – становятся продуктом таких национальных стратегий.

Иными словами, процесс формирования систем безопасностей происходит как под влиянием более общего процесса – формирования миропорядка,- так и под влиянием более частного процесса формирования национальных стратегий, т.е. дедукции и индукции в мировой политике. Очевидно, что в настоящее время индукция (сила национальной автаркии) набирает мощь, нейтрализуя более общие процессы миропорядка, в которых право и договоренности играли важную роль.

Создание широкомасштабной ПРО прямо противоречит всей системе мировой безопасности, сложившейся с начала 70-х годов в результате многочисленных договоренностей по ограничению СНВ и ПРО, а также других систем вооружений и военной деятельности не только между СССР и США, но в многостороннем аспекте. Эта система безопасности основывалась на ядерном сдерживании, т.е. невозможности нанесения ядерного удара, которая сегодня ставится Д. Трампом под сомнение созданием широкомасштабной системой ПРО.

Это означает, что современный миропорядок развивается в условиях хаоса и отказа от прежней системы миропорядка и соответствующей системы безопасности, состоявшей из двух противоборствующих систем и их организаций (ОВД и НАТО), существовавших до 90-х годов прошлого века, то новый миропорядок, формирующийся в условиях хаоса, будет состоять, как минимум из нескольких систем безопасности (кроме евроатлантической и евразийской могут быть и индо-тихоокеанская, и латино-американская и пр.). Во многом то, какие системы безопасности будут, зависит, кроме того, от национальных стратегий, в частности, от стратегии США по созданию широкомасштабной и глобальной системы ПРО.

Суть инициативы Д. Трампа (до конца не известной и не осмысленной, похоже, им самим) меняет все основы безопасности и миропорядка силовым способом в одностороннем порядке, игнорируя во многом нормы, традиции, правила и международное право, что, в принципе, характерно для его политики. То,  что известно о ней сегодня, однако, говорит о революционном характере возможных шагов в области военной политики[4], а именно. В течение 40 лет американская система противоракетной обороны основывалась, как считают авторитетные американские эксперты[5], на двух параллельных концепциях: во-первых, что кинетические системы противоракетной обороны будут разработаны для физической остановки ракет, выпущенных страной-изгоем, такой как Северная Корея или Иран. И, во-вторых, что эти же самые системы не будут масштабироваться до уровня, на котором США могли бы надежно защитить свою страну от обстрела со стороны России и Китая. Именно создание потенциала защиты от глобального ответного удара со стороны России (в перспективе – Китая) делает эту инициативу Д. Трампа радикально революционной с точки зрения всекй политики ядерного сдерживания в мире.

В действительности, в СССР и России не все верили в этот подход США со времен Р. Рейгана, полагая, что так или иначе, но США будут создавать поэтапно потенциал защиты от ответного удара со стороны СССР-России[6]. Эти этапы – при М.Горбачеве отказ от взаимосвязи СНВ и ПРО, ещё позже – односторонний выход США из Договора по ПРО в 2002 году и другие шаги, прежде всего, развертывание широкомасштабной системы морского базирования «Иджис», мобильных «ТХААД» и «тяжелых» наземных ракет – перехватчиков и другие действия говорили в пользу того, что там изначально взяли курс в долгосрочном плане на создание потенциала защиты от ответного (ослабленного первым ударом) потенциал ПРО[7]. Нынешнее отношение к инициативе Д. Трампа, а, главное, к идее создания системы ПРО территории страны, отразил авторитетный эксперт Том Карако  (руководитель проекта по противоракетной обороне в Центре стратегических и международных исследований), который утверждает, что некоторые нарративы упускают более широкий стратегический контекст. Усилия по сохранению ядерной стабильности — это «старое мышление», основанное на парадигме, которая исчезла, сказал он. 

С другой стороны, он предостерег от тех, кто отстаивает «основанную на вере» идею неуязвимого щита от всех ракетных угроз территории США, заявив, что «противоракетная оборона — это сложно … Они недостаточно серьезно относятся к угрозе, вот что я бы сказал»[8].

Иными словами, военно-политическое принципиальное решение об отказе от взаимного сдерживания фактически принято в США (формально, такие действия последуют по мере развития программы ПРО), но остаются опасения относительно возможности технологических решений.  При этом, ничто не соответствует описанию технологии жесткой противоракетной обороны больше, чем самая спорная часть указа Трампа: космические перехватчики. 

Понятно, что в России внимательно наблюдали за этими скрытыми процессами в США, которые, надо признать, были отчетливо последовательны на протяжении десятилетий. И в этом смысле инициатива Д. трампа – продолжение логики его кумира Р. Рейгана. Поэтому в России в последние годы шёл достаточно масштабный процесс как развития нового поколения СНВ, так и создания систем ПРО (в частности, С-500) и противоспутниковых систем.

Очевидно, что эта инициатива уже нанесла самый мощный удар по логике ядерного сдерживания, которая лежала в основе существовавшей системы международной безопасности последние 50 лет. Банальная формула, как её повторяют снова американские эксперты, такова: «Это может показаться нелогичным, но политическое обоснование (Д. Трампа) простое, хотя и несколько апокалиптическое: только угроза ядерного ответа, способного положить конец всему миру, удержит эти державы от запуска, и если Москва и Пекин почувствуют, что США могут надежно сдерживать их угрозу, одновременно защищая себя, это заставит этих конкурентов вкладывать еще больше средств в ядерное оружие. И одним росчерком пера президент Дональд Трамп нарушил этот баланс, призвав к значительному расширению системы противоракетной обороны, которую он окрестил «Железным куполом для Америки»[9].

На самом деле, такой «баланс» никогда не существовал в перспективе: США все годы искали средства сделать ядерное оружие используемым инструментом внешней политики, а свою территорию – не подлежащей нанесению ответного удара. Так, например, в указе Трампа от 27 января 2025 года утверждается, что США должны «сдерживать» или «защищаться» от «любого иностранного воздушного нападения», но он, как отмечают сами американские эксперты, идет еще дальше, призывая министра обороны представить планы «Защиты […] от баллистических, гиперзвуковых, усовершенствованных крылатых ракет и других воздушных атак следующего поколения со стороны равных, почти равных и неконтролируемых противников […]»[10]. 

В этом, как представляется, суть политики Д. Трампа, который опасается, впрочем справедливо, что в какой-то момент политическая ситуация или военная эскалация может выйти из-под контроля. В этом случае применение ЯО или гиперзвука (сопоставимого с ТЯО по последствиям) по территории США станет катастрофой, которую Д. Трамп в любых обстоятельствах хочет избежать. В США вполне допускают военную эскалацию в Европе и даже примение ТЯО, но ни при каких условиях не допускают удары по территории своего континента, - ни ЯО, ни гиперзвуком.

Кроме того, надо понимать, что с экономической точки зрения, - развития военной промышленности и НИОКР – такая программа Трампа «еще смелее», чем программа Стратегической оборонной инициативы (СОИ) бывшего президента Рональда Рейгана 1983 года, подчеркнул бывший чиновник. «СОИ была программой НИОКР. Это: «вернитесь ко мне менее чем через 120 дней с планом того, как вы собираетесь что-то развернуть».

Другая сторона проблемы ядерного сдерживания и ПРО – система международной безопасности и формирование миропорядка, которые – надо честно признать – выглядят второстепенными относительно национальных интересов и намерений США. И, наоборот, в России пытаются использовать общеполитические мотивы для создания системы безопасности. Так, например, обсуждение проблемы евразийской безопасности стало главной темой встречи С.В.Лаврова с послами стран-членов СНГ, в том числе в контексте реализации инициативы президента РФ В. Путина о формировании новой архитектуры равной и неделимой безопасности в Евразии»[11] именно в начале политического сезона после каникул. Что первично, а что вторично и даже третично в нашем случае зависит от того, какое отношение у правящей элиты к системе национальных интересов, ценностей и приоритетов[12].

Мы опять сталкиваемся с принципиальным выбором – право и нормы, переговоры и договоренности, лио односторонние силовые действия. Если стратегия первична, то система безопасности вытекает из такой стратегии, а миропорядок – окончательный результат реализации такой национальной стратегии (с учетом других стратегий).

Системы безопасности в этом случае в большей степени зависят от таких национальных стратегий.

Очевидно, что в том случае, когда в основе стратегии лежит идея «Америка – держава №1», система безопасности и миропорядок зависят не от договоренностей и соглашений, норм и процедур, а от политической воли и интересов сильнейших стран. И Д. Трамп это отлично продемонстрировал сразу же после прихода в Белый дом. По сути дела, Д. Трамп силовым образом стал формировать миропорядок и систему безопасности (в его понимании), основанных на интересах США. Примечательно, что почти все страны, кроме Китая, фактически подчинились этому ультиматуму.

В то же время надо признать, что миропорядок оказывает как прямое, непосредственное, так и косвенное влияние на формирование национальных стратегий в нескольких важнейших областях. Прежде всего, в политическом целеполагании, сохранении систем национальных ценностей, распределении национальных ресурсов и неизбежном многообразии субъективных представлениях правящих элит и общества. Влияние глобализации, контролируемой США и Великобританией, на национальную политику проявляется особенно отчетливо. Это хорошо видно на примере существующего глобального миропорядка, где сохраняется доминирование США[13].

Во многих странах, в том числе развитых и крупных государствах Европы и Азии (например, Франции, Англии, Германии), местная правящая элита уже несколько десятилетий формируется под сильнейшим идеологическим, политическим и экономическим влиянием США, что приобрело в начале нового века самые уродливые формы, когда политические лидеры фактически отказываются от суверенитета. Это в полной мере отражается на политическом целеполагании государств и стремлении сохранить национальную идентичность, экономическую независимость и национальную экономику. Поддержка курса США в отношении России и конфликта на Украине была возможна только при контроле со стороны США и Великобритании над политикой этих стран и их лидеров, которые наносили ущерб такой политикой не только собственной экономике, но и безопасности[14].

В то же время следует признать, что в рамках общего курса отдельные страны могут (в разной степени) активно участвовать в такой политике. Так, например, только одна страна - Швеция выделила за 3 года  выделила на военную поддержку Украине в общей сложности около 5,62 млрд. долларов[15].

Естественно, что усиление тенденции автаркии во многих областях было неизбежно, но проявилось оно, прежде всего, в политической области, где доминирование глобализации было наиболее сильным и заметным. Выборы в Венгрии и Словакии, европейский, французский, английский парламенты в 2024 годы, стали свидетельством усиления политической автаркии в ведущих странах как противовеса глобализации.

Примечательно, что не только в новых мировых центрах силы – Китае, Индии, России, Иране, – но и в относительно менее крупных странах, политические тенденции автаркии с самого начала эффективно сопротивлялись глобализации. Причем,  степень такого сопротивления была в разных странах и в разное время различной: от Ирана, где она приближалась к абсолютной, до России, где она развивалась по нарастающей от глобализации к автаркии целых два первых десятилетия нового века. Саммит стран-членов ШОС в Астане в июле 2024 года, в частности продемонстрировал переход к новому этапу противостояния глобализму, который выражался в том, что в противовес глобализму западной военно-политической коалиции формируется новый политический, военный и финансово-экономический центр силы.

Иными словами, новый миропорядок формируется в динамичном процессе противоборства тенденций глобализации и автаркии, когда практически во всех случаях (исключая, может быть, Аргентину) процессы автаркии не просто проявляются, но и начинают теснить глобализацию.

При всей фундаментальности и инерционности мировых процессов, современное мироустройство[16],  включая существующий миропорядок[17] (как состояние глобальной международной и военно-политической обстановки (МО и ВПО) и отношения их отдельных компонентов в военно-политической, финансово-экономической и информационно-когнитивной областях), ко второму десятилетию XXI века уже радикально отличается по целому ряду принципиальных особенностей от мироустройства доминирования глобальных процессов второй половины ХХ века[18].

Настолько сильно, что, когда сегодня некоторые стараются апеллировать к прошлым реалиям, например, «признанным нормам международного права», они не вполне отдают себе отчета в принципиальной разнице того, что это понятие означало и практически было в прошлом, и чем оно стало в мире в новом веке.  Повторю, что лучше всего об этом сказал ведущий американский эксперт, который призвал «отказаться от старого мышления». Лучше всего это иллюстрируют такие фундаментальные понятия, как «общепризнанные нормы»[19], «демократия», «права человека», «свобода совести», «равенство», которые во второй половине ХХ века лежали публично в основе политики ведущих государств[20].

Причём, примечательно, что сами лидеры глобализации и ярые сторонники этих норм фактически их дискредитировали и от них отказались, когда стали настаивать на «своих нормах и правилах», своём праве контролировать международные нормы и институты. К началу третьего десятилетия, например,  США фактически захватили контроль над большинство международных институтов – от спортивных организаций до ООН, а после выхода и дестабилизации США многих из них вообще стоит вопрос о пересмотре позиции России..

Естественно, что подобные «нормы и правила» не только не соответствовали национальным интересам большинства государств, но и их представлениям о национальном и государственном суверенитете. С неизбежностью они стали приходить к выводам о том, что стремительные изменения в современном мироустройстве требуют не менее динамичных изменений в существующем миропорядке, которые большинством стран воспринимаются по-разному, в том числе и с разными национальными и коалиционными стратегиями. Автаркия в их политике проявлялась по-разному и в разной степени. В том числе в политике России, где правящая элита непоследовательно и медленно избавлялась от прежних глобалистских представлений о новом миропорядке, медленно возвращая себе государственный суверенитет, от которого фактически отказались в 90-е годы.

Можно выделить несколько этапов такой эволюции.

Первый – стремление сохранить контроль над Северным Кавказом и Закавказьем России с конца прошлого века, ходя страны широкой западной коалиции откровенно вмешивались в этот конфликт и оказывали грубейшее давление на Россию. В России очень слабо реагировали на эти попытки, фактически позволяя вмешиваться в процесс внутриполитической дестабилизации, который, по мнению, США должен был привести к концу 90-х годов к развалу страны.

Стабилизация на Северном Кавказе в целом была не только победой над террористами, но и ответом на попытку дезинтеграции России, которая не прекратилась после этого и терактов 1999-2000-х годов.

Война в Южной Осетии и Грузии в 2008 стала итогом развития этого этапа, продемонстрировав, что западные страны могут пойти даже на прямую интервенцию в соседние постсоветские государства и нанести масштабные удары по территории России.

Второй этап – переворот на Украине в 2014 году, когда Россия была вынуждена пойти на помощь республикам Донбасса и Крыма, хотя (подозреваю), что далеко не вся правящая элита России была с этим согласна. Многие в ней восприняли этот шаг, как начало разрыва с Западом, более того, «возвращением в Совок».

Более позднее решение президента России Владимира Путина признать независимость Донецкой и Луганской народных республик (ДНР и ЛНР) полностью меняет тот мировой порядок, который существовал при глобалистах и контролировался США. Об этом заявил, например, откровенно президент Сербии Александр Вучич в эфире телеканала RTV Pink."Это [решение] разрушает всю мировую архитектуру безопасности, [как] и политическую архитектуру безопасности. <...> Эта ситуация, вероятно, самая сложная для нас и самая тяжелая в предстоящие 10–20 лет. <...> Меняется мировой порядок", – сказал сербский лидер[21].

Третий этап – участие ВС РФ в конфликте в Сирии и начало СВО – как пример готовности России использовать в своих национальных интересах силовые (в том числе военные) инструменты политики, т.е. готовность России к прямому не только силовому, но и  противоборству с США и всей западной коалицией.

Очевидно, что эти внешние радикальные изменения в мироустройстве и миропорядке в последние 30 лет непосредственно влияют, как уже говорилось выше, на 3 группы факторов формирования национальной стратегии безопасности и развития, прежде всего, в таких областях, как[22]:

– систему национальных ценностей и интересов;

– целеполагание (как важнейшую часть национальных стратегий);

– знания, оценки представления правящих элит субъектов МО-ВПО.

Соответственно область национальной стратегии становится многовариантной, отражающей представления правящей элиты о наиболее удобных и эффективных вариантах такой стратегии в конкретный период времени. Можно выделить такие периоды формирования новой национальной стратегии как «преимущественно» политико-дипломатические (2014–2022 гг) и военно-силовые (начиная с февраля 2022 г.).

Иными словами, формирование национальной стратегии во многом предопределено развитием того мироустройства и состоянием миропорядка, в котором существует конкретный субъект МО. В частности, России. Но не только. Его правящая элита может выбирать тот или иной вариант стратегии[23], исходя из сложившихся извне реалий – политических, военных, экономических, иных. Так, правящая советская элита при Горбачеве-Ельцине приняла в своем большинстве решение о равноправной конвергенции (силовой интеграции) с Западом, а не «не-Западом», которое оказалось ошибочным[24] – Запад хотел интегрировать на своих условиях СССР-Россию в свою систему ценностей и интересов, игнорирующую систему ценностей и интересов СССР-России.

Ради этого правящая элита СССР и России шла на неоправданные компромиссы и уступки по широкому кругу вопросов, фактически капитулировав, что дало основание для категорических оценок на Западе о «победе в холодной войне»[25]. Это в итоге были вынуждены признать в правящей российской элите[26].

Осознание ошибочности приходило к правящей российской элите медленно во второй половине 90-х годов и даже позже, а для некоторой части не наступило и сегодня. Примечательна констатация политолога, который 30 лет работал на американский фонд демократов - «Карнеги», Дм. Тренина по этому поводу: «Неудача интеграции (России в Запад – А.П.) однозначно свидетельствовала: у Запада есть только один гегемон – США, никаких великих держав там нет и быть не может»[27].

Таким образом, часто очень субъективные представления о миропорядке, системах ценностях и национальных интересах, стратегии субъекта в мире становятся важной частью реальной политики, отражая её с той или иной степенью точности или искажая эти реалии. Это особенно видно в СНБ США,  например, бывшего президента Дж. Байдена[28]. В полной мере это относится к национальной к стратегии, а ещё большей – военной стратегии, а также политике военного строительства, – которые становятся субъективными, порой ложными, искаженными, отражениями объективных реалий[29].

Так, объективно существующие национальные интересы и ценности, как показывает опыт Украины, могут за относительно короткий период быть искажены до своих противоположностей. Этот феномен положен в основу современной стратегии Запада, ориентированной на формирование виртуальной реальности[30] для целой нации, более того, – большинства на планете. Причем, нередко примитивной, прямо противоречащей национальным интересам. Огромную роль здесь играют специально созданные или трансформированные традиционные институты – государственные и общественные – развития человеческого капитала (потенциала – ИР НЧК), которые становятся теми инструментами, с помощью которых трансформируется реальность[31].

Соответственно и влияние внешних факторов на группы факторов, формирующих стратегию, носит во многом изначально виртуально-идеологический, сознательно искаженный характер. Так, позиция не только НАТО, но и всей западной военно-политической коалиции представляет собой отчетливо выраженную политическую позицию широкого силового противоборства с Китаем, Россией и другими странами одновременно в нескольких областях, имеющую цивилизационный, пути дела, идеологический, характер[32].

 Раздел мира, начавшийся по инициативе Запада из-за его намерения сохранить несправедливый мировой порядок, отчетливо проявился в отношениях западной военно-политической коалиции не только с «главными противниками» – Китаем, Россией, Ираном, КНДР, - но и другими государствами, что ясно продемонстрировало желание многих стран в августе 2023 года войти в БРИКС, а затем и ШОС, более того, создать собственные международные институты развития.

Стратегия, и стратегическое планирование в России в эти годы развивались достаточно динамично, хотя и запоздало, наверстывая упущенное в 90- е гг., фактически сформировав такие основы национальной стратегии только к 2021 году в качестве новой редакции СНБ[33], но которые фактически выдержали угрозы и опасности, а также прямое внешнее воздействие в 2022–2023 годы, сохранив основные положения Стратегии даже в условиях СВО.

Вместе с тем надо признать, что теоретические и практические основы нового мироустройства и миропорядка еще только формируются как на Западе, так и на Востоке и на Юге. Процесс развивается стремительно и не всегда ученые и политики успевают его осмыслить. В 2023 году я писал: «Очевидно, что новые условия развития МО и ВПО, которые стали формированного развиваться после начала специальной операции ВС РФ в феврале 2022 года (но только оттенившие нарастающую угрозу России), влияют на все аспекты деятельности государства – от идеологии и экономики до безопасности. Даже реалистичная для периода 2021 новая редакция СНБ перестала быть таковой уже к марту 2022 года. Тем более, СНБ не успевает вовремя реагировать на тактические, но значимые изменения, например, расширения НАТО за счет Финляндии, Швеции и других стран»[34].

Необходимо,  чтобы  в мире (особенно в России) стало общепризнанным, что новое мироустройство и последующий за ним новый миропорядок[35] в последние десятилетия совершенно не соответствовал декларировавшимся гуманистическим, «общечеловеческим» принципам, о которых говорили многие политики конца ХХ века, но, – точно соответствовал интересам, часто самым несправедливым, наиболее сильных субъектов МО, прежде всего, США и их главным союзникам[36]. В этом смысле,  новое мироустройство вполне соответствовало традиционным взглядам политиков, сформулированных еще Аристотелем и Макиавелли[37]. Отказ от призрачного гуманизма концепций миропорядка ХХ века стал мотивироваться потребностями политического прагматизма. Также, например, как применение запрещенных международной конвенцией кассетных боеприпасов или снарядов с урановыми наконечниками ВСУ против РФ в 2023- 2024 гг.

Автор: А.И. Подберезкин