Роли функций политики стратегического сдерживания

В зависимости от представлений о том, чем в реальности является политика стратегического сдерживания, какие функции она должна выполнять и какой её характер, формулируются основные обоснования и оценки её критериев и показателей формируется, например, подход к этой проблеме в России (где немало сторонников рассматривать эту проблему в качестве проблемы ядерного сдерживания) и на Западе (где также придерживаются этой точки зрения). Совпадение позиций – не случайно, ибо обе стороны хотят в будущем не укрепления стратегической стабильности, а ликвидации ЯО.

Разница – принципиальная. В частности, если функции стратегического сдерживания ограничены ядерным сдерживанием (как сегодня), то и основные критерии могут быть следующие:

– невозможность использовать ядерное оружие в качестве политико-психологического средства (угрозы, шантажа) в эксплицитной или имплицитной форме;

– невозможность нанесения разоружающего удара;

– невозможность нанесения упреждающего удара;

– маловероятность использования тактического ядерного оружия на отдельных ТВД и т.д. Принципиально иная – другая трактовка критериев будет в случае, если понятие стратегическое сдерживание расширяется до политического и военного сдерживания. В этом случае (к чему мы практически подошли в 2014–2021 годах) стратегическое сдерживание предполагает уверенную защиту военными и иными средствами от нападения любыми средствами на любом ТВД[1]. Так, в интервью газете Financial Times генеральный секретарь Североатлантического альянса Йенс Столтенберг заявил 18 октября 2021 года, что «НАТО включит в свою новую стратегическую концепцию пункт о противодействии наращивающему потенциал Китаю». Эта новая стратегическая концепция НАТО будет представлена в 2022 году. По его словам, в настоящее время «НАТО сталкивается с глобальными вызовами, в числе которых терроризм, киберпространство и подъем Китая»^[2].

Наконец, в будущем «расширенное» стратегическое сдерживание (на это указывает устойчивая тенденция) должно гарантировать защиту всех основных национальных интересов военными и невоенными средствами, а не только эффективную военную оборону.

В зависимости от представлений, таким образом, формируются основные критерии эффективности стратегического сдерживания.

Как уже говорилось, критерии и показатели стратегического сдерживания непосредственно вытекают, прежде всего, из стоящих перед ним политических и военных задач.

Так, к основным критериям, характеризующим наиболее вероятное будущее «расширенное» стратегическое сдерживание можно отнести:

а). Неспособность противника (государства или иного актора) принудить своего оппонента наносить ущерб своим национальным интересам, системе ценностей или суверенитету;

б). Ограничить его активность во внешней или международной политике;

в). Отказаться от продвижения своих интересов и ценностей в мире;

г). Отказаться или ограничить свои международные обязательства;

д). Каким-либо образом подчинить свою внутреннюю экономическую, информационную или образовательную политику.

Более того, к основным показателям эффективности стратегического сдерживания можно отнести следующие:

а). Способность абсолютной нейтрализации внешнего влияния (полный суверенитет);

б). Способность частичной нейтрализации внешнего влияния (ограниченный суверенитет);

в). Способность незначительной нейтрализации внешнего влияния (частичный суверенитет).

Естественно, что такие способности государства будут во многом зависеть от:

– намерений и готовности правящей элиты к защите своего суверенитета и обеспечению эффективного стратегического сдерживания («воли»);

– имеющихся и потенциальных ресурсов и других национальных возможностей («ресурсов»).

В-четвертых, при долгосрочном прогнозировании и отчасти стратегическом планировании неизбежно потребуется ограничить сценарии развития ВПО одним-двумя наиболее вероятными сценариями именно из-за того, что частных сценариев развития СО и войн будет, как минимум, вдвое больше. Иными словами, нельзя готовиться ко всем типам войн (особенно ассиметричных). Так или иначе, но их круг должен быть ограничен наиболее вероятными и конкретными вариантами развития СО или операций на двух-трёх стратегических направлениях. Понятно, что придётся рассматривать возможность появления угроз «по всем азимутам» от Арктики до Средней Азии, но военное планирование и создание ВВСТ должно быть, тем не менее стандартизировано и достаточно универсально в том числе и с точки зрения производственных мощностей ОПК.

Таким образом, исследование и прогноз развития ВПО реализуется в практическом плане в тех или иных конкретных вариантах одного–двух наиболее вероятных сценариев развития ВПО и 3–4 вариантах развития СО. Определение этих конкретных вариантов того или иного сценария имеет огромное значение прежде всего потому, что каждый из этих вариантов предопределяет развитие той или иной конкретной стратегической обстановки и характер вероятного противоборства, военного конфликта или войны. И, естественно, наоборот. Для практических политических целей именно эти последствия, прежде всего, и имеют значение[3].

Именно в этой связи проблемы эффективного стратегического национального планирования в России (подчеркну, в условиях разрушения стратегического сдерживания западной военно-политической коалицией, как в области внешней, так и внутренней политики), в настоящее время окончательно приобрели самое приоритетное значение[4], как минимум, по следующим причинам[5]:

– Прежде всего необходимо резко увеличить качество государственного и общественного управления, в частности, ИР НЧК государства и общества, которое существенно отстаёт от мирового уровня (по критериям ООН от – 2,5 до +2,5 Россия стоит на уровне – 0,06 по сравнению, например, с +1.62 Германии)[6].

– Необходимо, чтобы правящая элита России оставила иллюзии относительно возможностей развития МО в ближайшие десять лет по иным, положительным сценариям развития. Неоправданные надежды исключительно негативно влияют на сплочённость нации, общества и самой правящей элиты, часть которой начинает готовиться к уступкам, капитуляции, обосновывая необходимость отказа от тех или иных областей национального суверенитета. Мероприятия, проведённые В.В. Путиным в 2020–2021 годах по консолидации правовой и политической базы общества, можно рассматривать только как правильные, но недостаточные шаги, прежде всего потому, что они не были подкреплены решениями в информационной и финансово-экономической областях, которые являются главными областями противоборства на современном этапе.

– Необходимы решения, направленные на ускорение темпов развития НЧК и его институтов в России, прежде всего в области науки и образования, в частности, развития НИР и ОКР в ОПК и других важнейших технологических областях, которые в последние десятилетия были ограничены и даже сворачивались. Эти темпы должны быть резко увеличены как абсолютно, так и относительно других субъектов МО, прежде всего, стран ОЭСР[7].

Между тем, именно в этих областях военно-силовое соперничество наиболее актуально и остро: не только новейшие ОКР, реализованные в современных ВВСТ (например, С-500 и гиперзвук), но и вакцина «Спутник -В», запуски космических аппаратов, разработка собственного ПО и другие технологические решения и достижения являются самыми лучшими инструментами в военно-силовом противоборстве на этом этапе развития сценария ВПО.

– Важны ресурсы и резервы, как и в каждом противоборстве, когда «сражение не проиграно до тех пор, пока остались резервы». Эти резервы нужны, прежде всего в промышленности ОПК, которой в случае экстренных мер, предстоит резко увеличить производство ВВСТ и боеприпасов.

– Важны новые решение в области проведения активных мероприятий в политике, дипломатии, экономике и социальной сферы, которые должны быть направлены на перехват инициативы. И не в последнюю очередь в области военного искусства, где мы нередко запаздываем использовать собственный опыт. Операции в Сирии имели большое значение, но они не относятся в полной мере к межвидовым операциям, когда применяются сухопутные виды и рода войск в сочетании с ВКС и ВМФ.

– Наконец, нужны неотложные мероприятия по политико-идеологической мобилизации российского общества, созданию новых и развитию прежних ИР НЧК в области науки, образования, культуры и духовной сфере. Необходимо отказаться от навязанной извне концепции «деидеологизации», означающей по сути, что правящая элита России добровольно проиграла важнейшее пространство силового противоборства. Как сказал в своё время (начавшегося процесса яковлевской «деидеологизации») покойный ведущий специалист в области теории МО В.И. Гантман, «Когда умирает идеология, на смену ей приходит парапсихология»[8].

Именно это и произошло с конца 80-х годов в СССР, что стало началом процесса развала государства и его институтов. В частности, была фактически внедрена и даже «обоснована» идея о том, что «у российского общества якобы отсутствует «логика медитации», единственно способная обеспечить постоянное повышение социальной эффективности цивилизации»[9]. Обратный процесс восстановления роли и места России в мире должен начаться с того же. Этот процесс должен начаться с понимания у большинства нации, что перед Россией создана непосредственная экзистенциальная угроза[10] её существованию и нужны соответствующие общенациональные меры.

Автор: А.И. Подберезкин