Аннотация: Современные преступные организации (ПО) являются фактором, всё больше дестабилизирующим как отдельные государства и их общества, так и  международную систему. На определенном уровне развития они оказываются в  состоянии подрывать суверенитет и  территориальную целостность государств через установление контроля над некоторыми их территориями. Это может привести к ситуации криминального мятежа, под которым понимается механизм конфронтации с государством, возникающий, когда организованная преступность становится вызовом существованию последнего как такового. В этом отношении особенный интерес представляет изучение опыта стран Латинской Америки и  Карибского бассейна, в частности Бразилии. В первой части статьи рассмотрены дискуссии относительно применимости понятий «внутренний вооруженный конфликт» (ВВК) и «неклассическая война» для описания ситуации криминального мятежа в этой стране. Особое внимание уделено двум ключевым критериям ВВК: интенсивности насилия и  степени организованности противоборствующих сторон. Автор заключает, что по обоим критериям в Бразилии имеет место состояние неклассической войны в форме криминального мятежа, достигшего уровня ВВК. Во второй и третьей частях проанализированы факторы, которые способствовали превращению конкретных бразильских ПО — «Первой столичной команды» («Primeiro Comando da Capital», PCC) и «милиций» — в акторов полноценного криминального мятежа. В случае с PCC речь идет прежде всего о таких факторах, как переход к  более гибким сетецентричным принципам организации, перенимание опыта партизан-террористов, сопровождающееся растущей интернационализацией деятельности ПО, на фоне милитаризации бразильской полиции. В случае с «милициями» особое внимание уделено феномену «вооруженной политики», когда организованная преступность оказывается встроена непосредственно и неразрывно в государственный аппарат. Автор заключает, что в  Бразилии присутствуют все признаки криминального мятежа, поскольку его основные негосударственные субъекты достигли такого уровня организационной сложности, когда они в состоянии подрывать суверенитет государства, устанавливая доминирование хотя бы на части его территории и выступая в качестве стороны ВВК.

Специфика ситуации в Бразилии заключается в том, что такой мятеж осуществляется негосударственными насильственными акторами, которые изначально не имеют политической/идеологической мотивации, однако, могут оказывать настолько же разрушительное воздействие на общество и государственные институты, как если бы эти субъекты ставили перед собой политические цели.

Ключевые слова: Бразилия, преступные организации, криминальный мятеж, внутренний вооруженный конфликт, неклассические войны, негосударственные насильственные акторы, «Первая столичная команда», «милиции», банды третьего уровня.

***

Растущие возможности негосударственных насильственных акторов (НГНА[1]) и появление их новых форм представляют собой угрозу как для национальной безопасности государств, так и для международной безопасности в  целом. Кроме того, НГНА участвуют в современных военных конфликтах, в том числе отличных от традиционных войн. Следовательно, данный феномен требует глубокого научного осмысления.

НГНА определяются как особые организации, которые:

1) мотивированы и способны использовать насилие для достижения своих целей;

2) не интегрированы в формализованные государственные институты, такие как регулярные армии, президентская гвардия, полиция или специальные силы;

3) обладают определенной степенью автономии в отношении политики, военных операций, ресурсов и инфраструктуры [Hofmann, Schneckener, 2011].

В то же время НГНА могут тайно или открыто поддерживаться или использоваться государственными субъектами. К  НГНА относятся ополчения, военизированные формирования, наемники, повстанцы, террористические организации, а  кроме того  — преступные организации (ПО) с изначально неполитической (экономической) мотивацией[2].

В последние три десятилетия в ряде стран произошла радикальная организационная трансформация некоторых НГНА, обусловленная глобализацией и факторами, которые стали следствием действий государств. В результате ПО превратились в организационно сложные, разветвленные структуры, способные при определенных условиях бросить вызов правительственным силам. При достижении достаточно высокого эволюционного уровня у  некоторых ПО с  изначально неполитической мотивацией могут возникнуть признаки террористических, квазитеррористических[3] и  повстанческих группировок. Кроме того, эти ПО способны объединяться в сети с террористами и партизанами, что приводит к возникновению феномена конвергенции, под которым понимается союз этих НГНА. Например, террористы и повстанцы могут воспользоваться глобальным незаконным рынком, чтобы обеспечить свою деятельность и приобрести оружие и другие средства, жизненно важные для их операций.

В свою очередь многие транснациональные преступные организации (ТПО), как отмечают М. Миклаучич и Ж. Брюэр в работе [Convergence…, 2013: 16], приняли методы террористического насилия, иногда называемые «пропагандой действием», в качестве способа борьбы со своими соперниками и достижения своих целей. Это относится ко многим крупным латиноамериканским бандам («марас») и картелям. Так, в Мексике прибегают к подобным методам картели «Семья Мичоакана» («La Familla Micoacana»), «Синалоа» («Cartel de Sinaloa», CDS), «Картель нового поколения Халиско» («Cártel de Jalisco Nueva Generación», CJNG) и бывший картель «Лос Зетас» («Los Zetas»)[4]. На Гаити террористические инстументы использует криминальный конгломерат «G9», возглавляемый экс-полицейским Джимми «Барбекю» Шеризье[5]. В Колумбии подобные методы применяют так называемые BACRIM (от исп. bandas criminales — преступные группировки), появившиеся после демобилизации ультраправых военизированных формирований, известных как «Объединенные силы самообороны Колумбии» (Autodefensas Unidas de Colombia, AUC)[6]. В Сальвадоре аналогично действует ТПО «Mara Salvatrucha» (MS-13) — группировка, которую в США обвиняли в терроризме[7].

Кроме того, как отмечается в  работе [Escenarios y desafíos de la seguridad…, 2017] и в некоторых докладах ООН[8], растущая конвергенция незаконной деятельности подобных НГНА дала им больше возможностей уклоняться от контрмер государства и преодолевать логистические проблемы.

На определенном уровне своего развития ПО в состоянии подрывать суверенитет и  территориальную целостность государства через установление контроля над некоторыми его территориями.

Это можно охарактеризовать как криминальный мятеж, под которым понимается такая форма конфронтации с  государством, когда организованная преступность начинает представлять вызов существованию последнего как такового [Bustamante, 2020]. В случае криминального мятежа речь идет о  высокоорганизованных ПО, которые в  состоянии осуществлять социальный контроль через коррупцию, создание атмосферы страха и специфической субкультуры, возникающей на территориях, где господствуют или имеют значительное влияние банды и картели. В условиях такого силового контроля участники ПО обладают потенциалом удерживать захваченные ими территории и не допускать на них правительственные силы, включая полицию, военных и др.

В данной работе автор рассматривает высокоразвитые бразильские ПО и ставит вопрос, могут ли они считаться де-факто политическими субъектами и участниками криминального мятежа как формы неклассических войн. Гипотеза исследования состоит в  том, что некоторые бразильские ПО в  ходе своей эволюции трансформировались в  банды третьего уровня[9]  согласно схеме Джона Салливана [Sullivan, 1997], являющиеся основными НГНА криминального мятежа, либо приблизились к этому уровню. Сам криминальный мятеж относится нами к  форме неклассических войн — вооруженных конфликтов, в которых государство делает основной акцент не на масштабном применении вооруженных сил, а на информационных операциях, экономических санкциях (если противником выступает другое государство), террористических и  диверсионных операциях, использовании сетевым образом организованных групп[10], будь то протестные движения или иррегулярные формирования [Стригунов, 2024], например ПО, террористические организации и повстанцы. Отметим, что у достаточно высокоразвитых ПО типа банд и картелей существуют боевые подразделения, выполняющие аналогичную функцию, что и у повстанцев. Эти НГНА в некоторых исследованиях относятся к гибридным угрозам[11], рассматриваемым в данной работе в качестве элементов неклассических войн. Несмотря на наличие научной литературы, посвященной использованию НГНА в межгосударственных конфликтах (см., например: [Бартош, 2017; Hoffman, 2007]), остается недостаточно изученным участие в неклассических войнах НГНА в качестве самостоятельных субъектов.

Одной из основных научных дискуссий о  высокоорганизованных преступных группировках с изначально экономической мотивацией является дискуссия об угрозе, которую эти ПО могут представлять суверенным государствам. В таблице обобщены ключевые положения двух существенно различных и конкурирующих подходов к осмыслению этой проблемы, которые условно можно назвать «доминирующим» (устоявшимся) и  «новым» (активно развивающимся).

Основные различия между этими подходами связаны с  тем, как они определяют мотивацию, движущую высокоразвитыми ПО в их деятельности. Как показано в работе [Bunker, 2013], главенствующий взгляд на организованную преступность оперирует парадигмой безопасности, которая в свою очередь опирается на положения политического реализма. Один из основных принципов, продвигаемых в рамках последнего, заключается в том, что только государства способны эффективно бросать вызов другим государствам, а негосударственные образования (например, ПО) не могут подняться до такого уровня, чтобы стать угрозой национальной безопасности. Кроме того, организованная преступность лишена какой-либо политической основы и, следовательно, не способна участвовать в политически мотивированном восстании.

С точки зрения доминирующей парадигмы члены высокоразвитых ПО рассматриваются как жестокие предприниматели, чьи усилия сосредоточены на незаконном рынке и противостоящих им участниках других ПО (картелей, банд). Согласно этому подходу противодействие государству со стороны таких высокоразвитых ПО и возникающая между последними междоусобная борьба (картель против картеля, банда против банды) не представляют угрозы целостности государства, а для борьбы с картелями и сложноорганизованными бандами (помимо примитивных ПО) достаточно правоохранительных органов. При этом ПО не в состоянии создавать квазигосударства. Среди основных сторонников данного подхода, основывающихся в своих исследованиях в том числе на традиционных криминологических и социологических методах, выделяются Ф. Уильямс [Williams, 2012], П. Кан [Kan, 2012]. Есть и другие исследователи (например, [Морозов, 2018]), считающие, что ПО не могут быть де-факто политическими субъектами и создавать квазигосударства.

Таблица 1. Ключевые положения основных подходов к исследованию высокоразвитых ПО

Основная идея нового подхода состоит не только в  том, что НГНА могут эффективно бросать вызов государствам (например, через установление территориального контроля), но и в том, что они активно участвуют в ранних стадиях «ведения войны и государственного строительства» (согласно Ч. Тилли [Tilly, 1985: 169–187], М. ван Кревелду [Van Creveld, 1991] и В. Фелбаб-Браун[12]). В частности, развитые мексиканские картели рассматриваются как новые военные организации, использующие «солдат преступников» и ставшие прямой угрозой целостности мексиканского государства. Несмотря на то что изначально мотивация преступных повстанческих движений имеет экономическое происхождение, сами высокоразвитые ПО типа картелей и высокоорганизованных банд за счет создания ими множества «зон безнаказанности» (свободных от государственного влияния) становятся де-факто политическими. Поскольку подобные субъекты являются участниками военных конфликтов низкой интенсивности, соответствующие меры реагирования со стороны государства включают применение вооруженных сил и других элементов обеспечения национальной безопасности. Эти элементы необходимы для выявления и ликвидации главарей ПО, разрушения крупных картелей и банд, а также для восстановления власти государства на территориях, подконтрольных преступным группировкам.

На обозначенные особенности современных ПО указывал, в частности, экс-глава ныне упраздненной Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков В.П. Иванов в рамках своего выступления на круглом столе в Институте Латинской Америки РАН (16 декабря 2015  г., Москва): «Особое беспокойство вызывает тот факт, что в последние годы в Центральной Америке картелизация переходит на качественно новый уровень: от картелей семейного типа — к синдикатам-индустриям, гибким адаптивным структурам, имеющим свою контрразведку и  разведку, силы быстрого реагирования, парамилитарные отряды[13] и  пенитенциарную систему, транспортно-логистические и  иные службы, что уже с  полным основанием позволяет их квалифицировать в качестве квазигосударственных образований, своего рода “государства в государстве”, что, по сути, может рассматриваться как действенная оппозиция, использующая наркотики для роста своего могущества»[14]. Среди сторонников подхода, согласно которому высокоразвитые ПО рассматриваются как преступные повстанцы, также следует выделить Р.  Банкера [Bunker, 1997], Л.  Мура [Moore, 2002], Дж.  Салливана [Sullivan, 2019], М. Мэнваринга [Manwaring, 2005], Б.Ф. Мартынова, В.М. Лунина [Современная организованная преступность…, 2017].

Отметим, что подобные дискуссии ведутся не только в научных кругах, но и  в  профессиональных интернет-изданиях, таких как «Small Wars Journal» и «Insight Crime», в исследовательских центрах и  государственных структурах, среди военных экспертов, в  том числе в России, странах Латинской Америки и Карибского бассейна (ЛАКБ), а также на Западе.

Если говорить о  собственно академических исследованиях феномена НГНА, связи организованной преступности и  терроризма, то следует выделить работы А.С. Васнецовой [Васнецова, 2019], Н.В.  Румянцева, В.Н. Омелина [Румянцев, Омелин, 2018], И.М. Клеймёнова [Клеймёнов, 2017], Т. Макаренко [Makarenko, 2004], Л.  Шелли и  Дж.  Пикарелли [Shelley, Picarelli, 2005]. Способность террористических групп трансформироваться в ТПО исследовали К. Дишман [Dishman, 2001] и Ф. Уилльямс [Report on terrorism, 1998: 62‒92]. Криминальные мятежи, в том числе в ЛАКБ, активно изучают Дж. Салливан [Sullivan, 2019] и Р. Банкер [Networks, terrorism and global insurgency, 2005].

При этом в фокусе внимания исследователей чаще всего оказываются страны ЛАКБ, что неудивительно: из всех совершаемых в мире убийств 26% происходят в четырех латиноамериканских государствах — Бразилии, Колумбии, Мексике и Венесуэле, а в целом по региону этот показатель составляет 33%[15]. Именно в ЛАКБ существует множество ПО, относящихся к НГНА, часть из которых достигли такого высокого уровня развития, что могут действовать в международном масштабе. В отечественной научной среде о преступности в  ЛАКБ, теоретических проблемах криминализации и  ее результатах, а  также о  конвергентной преступности (в  том числе наркотрафике и  терроризме) и  эволюции криминальных кланов был написан ряд фундаментальных трудов [Транснациональный наркобизнес…, 2002; Организованная преступность…, 2014; Современная организованная преступность…, 2017]. Кроме того, данные вопросы исследовали такие авторы, как Л.Р. Клебанов и С.В. Полубинская [Клебанов, Полубинская, 2022], Д.В. Морозов [Морозов, 2018], З.В. Ивановский [Ивановский, 2019], А.С. Колесник [Колесник, 2019], А.Н. Пятаков [Пятаков, 2023]. Отметим, что зарубежные авторы, например А. Баптиста [Baptista, 2019], Э. Ариас [Arias, 2013], А.  Бустаманте [Bustamante, 2020], Дж.  Салливан [Sullivan, 1997], К. Диас [Dias, 2009], Дж. Фонсека [Fonseca, 2020], этим вопросам также уделяют значительное внимание. Однако даже при наличии внушительного числа трудов отечественных и зарубежных исследователей остается довольно много пробелов в том, что касается специфики эволюции ПО и НГНА вообще и их трансформаций в частности.

Особый интерес в  контексте данной дискуссии представляет кейс Бразилии. В экспертной среде ведутся активные споры о том, является ли противостояние ПО и  государства, а  также между самими ПО в этой стране внутренним вооруженным конфликтом (ВВК) и криминальным мятежом. Так, некоторые эксперты отрицают наличие ВВК в Бразилии, считая, в частности, что государство сохраняет контроль над своей территорией и  де-юре, и  де-факто [Foley, 2022]. Другие полагают, что ситуация в стране не достигает порога, необходимого для того, чтобы считаться ВВК. По мнению этих авторов, насилие в Бразилии ни по степени интенсивности, ни по уровню организации негосударственных вооруженных группировок не соответствует тому, чтобы быть квалифицированным как подобный феномен [Palma, 2023]. Вместе с тем есть исследователи, которые высокий уровень насилия в Бразилии и организованность ПО рассматривают как аргументы в пользу тезиса о наличии в этой стране криминального мятежа и  ВВК [Silva, 2018; Diniz, McBrien, 2022].

Выбор Бразилии для данного исследования обусловлен также тем, что в этом государстве, для которого в целом характерен весьма высокий уровень преступности, за последние несколько десятилетий ситуация в сфере безопасности не только не улучшилась, но, напротив, заметно ухудшилась. Так, количество убийств на каждые 100 тыс. человек в большинстве бразильских штатов с 1980 г. Выросло в разы, а в отдельных штатах (например, в Мараньяне) — более чем на порядок[16]. В абсолютных величинах показатель гибели населения

Бразилии вследствие противостояния между ПО и государством, а также между самими ПО является наибольшим в ЛАКБ и одним из наибольших в мире. Для сравнения: в Колумбии в 2010‒2021 гг. количество насильственных смертей находилось в диапазоне от 11 452 до 16 440 человек в год[17], в Мексике — от 25 760 до 36 770 человек[18]. В Бразилии в тот же период от рук преступников погибали свыше 40 тыс. человек в год, а в отдельные годы — более 60 тыс. человек (рис. 1), т.е. по данному показателю она превосходила Колумбию и Мексику вместе взятые. Из этого следует, что в Бразилии сохраняются условия для перманентно высокого уровня организованного насилия и вместе с тем существуют специфические факторы, поддерживающие его. Если государство не в состоянии радикально уменьшить такое насилие, то речь идет как о слабости государственных институтов, так и о высоком уровне организации местных НГНА, способных не только адаптироваться под давлением силовых ведомств, но и оказывать мощное противодействие государству вплоть до осуществления локального территориального контроля.

Рис. 1. Количество убийств в Бразилии по годам[19]

Кроме того, за последние 35 лет в  Бразилии возникли новые ПО, деятельность которых в  отдельных случаях достигла международного размаха. Так, крупнейшая бразильская ПО, известная под названием «Первая столичная команда» («Primeiro Comando da Capital», PCC[20]), о которой речь пойдет дальше, действует по всей Южной Америке, а ее операции охватывают также США, Европу, Африку и Азию[21] [Castro et al., 2023; Pavão dos Santos, 2021]. Благодаря известным сведениям об этой ПО на ее примере легче всего проследить эволюционный путь от локальной тюремной банды до уровня ТПО.

Бразильский кейс интересен еще и  тем, что в  последние два десятилетия на целые районы ряда бразильских городов стали активно распространять свое влияние ПО под названием «милиции», имеющие тесные связи с силовыми структурами и другими государ ственными ведомствами. Значительный рост площади контролируемых «милициями» территорий в последние 15‒20 лет указывает на существенные организационные изменения этих ПО, позволяющие им всё более эффективно вытеснять банды и официальные власти.

Отметим, что в отечественной научной литературе этому типу ПО внимание почти не уделялось. В то же время за рубежом данный вопрос исследован гораздо лучше, что, в частности, отражено в работах таких авторов, как В. Коуто и К. Фильо [Couto, Filho, 2019], И. Линс и К. Мачадо [Lins, Machado, 2023], П. Мансо [Manso, 2020], Р. Пастор [Pastor, 2021], С. Петерке [Peterke, 2011]. При этом научная литература, посвященная «милициям», не отвечает на все вопросы о механизмах их эволюции, организации этих ПО, их взаимодействии с властью и других особенностях.

Таким образом, в Бразилии имеются сразу две существенно различающиеся между собой формы ПО как разновидности НГНА: противопоставляющие себя государству банды, наиболее ярким представителем которых является PCC, а также теснейшим образом связанные с государственными институтами «милиции», одновременно играющие роль параллельной власти на подконтрольных им территориях.

С учетом особенностей ПО Бразилии и недостаточной изученности их специфики исследование бразильских реалий представляется весьма актуальным. В то же время данный кейс вполне репрезентативен, поскольку некоторые бразильские ПО обладают признаками, характерными для преступных сообществ многих стран ЛАКБ, например способностями создавать сложные тюремно-уличные комплексы[22], осуществлять экспансию за пределы своего города или штата, устанавливать территориальный контроль, милитаризироваться.

В данной статье автор ставит своей целью показать, что действия бразильских ПО в отношении государства имеют признаки криминального мятежа и являются формой неклассических войн, достигающих порога ВВК. Задачи исследования состоят в том, чтобы выявить факторы, способствующие криминальному мятежу в Бразилии, на примере конкретных ПО — PCC и «милиций».