Развитие МО предполагает неизбежную смену парадигм, однако никто не знает каких и когда. Применительно к теории международных отношений, в области прогноза развития парадигм МО, можно использовать тезис, используемый в вычислительной математике, которая «решает (в XXI веке. — Авт.) те задачи, которые может, а не те, решения которых от нее требуется»[1]. Другими словами теория международных отношений и развития МО применительно к анализу и про- гнозу парадигм выглядит не только не изученным подходом, но даже сомнительным, а иногда и антинаучным. Между тем международное сообщество — политическое, финансо- во-экономическое, научное и пр. — так или иначе, состоит из людей, большинство которых признает, в той или иной степени — сознательно или под давлением — определенную парадигму. Различные современные сценарии развития МО являются во многом следствием, результатом развития этих парадигм, которые, в свою очередь, представляют собой совокупность предпосылок — явных, скрытых и неявных — признаваемых большинством на данном этапе развития МО. Таким образом, развитие МО во многом предопределяется признанием, большинством правящей мировой элиты, той или иной парадигмы, существующей на данном этапе. Это объясняет, например, появление и развитие таких международных клубов правящих элит, во второй половине XX века, как Бабельсбергский клуб, Трехсторонняя комиссия, «Большая семерка», «Двадцатка» и т. п. Этот же феномен усиления значения парадигм и риска качественных изменений в МО привел к укреплению прежних и созданию новых международных институтов, которые стали финансово-экономическими и военно-политическими институтами регулирования МО в условиях порождения новых парадигм.

Особенно важное (хотя далеко не всегда признаваемое) значение имеет смена политико-идеологических и социально-экономических парадигм, которая нередко ведет к революциям, качественным изменениям в МО мирового масштаба, почти всегда — к крупным войнам. Это очень наглядно демонстрирует смена парадигм развития в начале XX века, которая привела не только к революциям в России и Германии, но и другим радикальным социально-экономическим изменениям в мире, мировому социально-экономическому кризису 1929–1934 годов, закончившемуся Второй мировой войной.

Современный кризис в мире 2007–2015 годов расценивается, прежде всего, как финансово-экономический, хотя в действительности это такой же системный мировоззренческий и политико-идеологический кризис, как и два предыдущих, закончившихся войнами и сменой парадигм. С второй половины XX века, например, все более признанной становилась парадигма «мирного сосуществования» или парадигма «приоритета норм международного права» и т. д., которая в ходе этого кризиса фактически исчезла, будучи замененной парадигмой военно-силового противостоянии между локальными человеческими цивилизациями. Можно уже с уверенностью сказать, что эта парадигма развития МО с начала XXI века формирует наиболее вероятный сценарий мирового развития.

С теоретической точки зрения очень важно понимать именно современное значение парадигм, которые   задают «рамки» развития МО: стратегический прогноз, как правило, делается в качестве экстраполяции в рамках уже существующих, известных парадигм, хотя его вероятность целиком зависит от смены этих парадигм.

Смена парадигм в мире ведет к неизбежным и быстрым изменениям в МО, причем нередко даже не только быстрым, но и качественным, революционным. Так, переход в 30-е годы XX века, казалось бы, от абсолютной парадигмы пацифизма к реваншизму в общественном мнении Германии, привел   к приходу к власти Гитлера и закончился через несколько лет Мировой войной. Политическое уничтожение   парадигмы «социалистического лагеря» привело к развалу ОВД, СЭВ и СССР в конце 80-х годов, а затем, в свою очередь, к формированию парадигмы «однополярной миросистемы» и соответствующей МО и ВПО, где откровенно господствуют США.

Смена парадигм всегда означает кроме всего прочего  и радикальное изменение МО и ВПО. Причем в относительно короткие, как правило, неожиданно быстрые сроки. Прогноз вероятности такой смены в той или иной области человеческой деятельности означает обязательную, наиболее важную и ответственную часть такого стратегического прогноза. Одновременно и наиболее трудную как с теоретической, так и с практической точек зрения. Так, в настоящее время самые разные эксперты (предсказывают) прогнозируют следующие изменения парадигм в МО:

—           резкое  обострение  противоборства  между  странами в мире;

—           смена технологического уклада в ведущих странах мира;

—           радикальное изменение структуры экономики, торговли, финансов;

—           смена социально-экономической парадигмы доминирования капиталистической системы отношений;

—           радикальные демографические изменения;

—           смена однополярного мира на «многополярный»;

—           смена национального состава ведущих мировых держав;

—           превращение ядерного оружия в бесполезное;

—           появление принципиально новых видов и систем ВиВТ и т. д.

Самое трудное в анализе и долгосрочном прогнозе развития МО предсказать насколько полно и как долго сохранятся старые и появятся новые парадигмы, еще труднее — адекватно оценить уже произошедшие качественные изменения в жизнедеятельности человечества (в т. ч. в таких специфических, субъективных областях, как политика или военное дело), а тем более спрогнозировать эти изменения и их последствия на будущее.

Возникновение и темпы развития (в связи с появлением новых парадигм) новых реалий и явлений, особенно качественно новых, вряд ли будет возможно, когда-нибудь, с точностью прогнозировать не только в политике и экономике, но и в технологиях. То же самое, даже в еще большей степени, относится в полной мере к появлению новых социально-политических парадигм, особенно в общественной жизни, хотя традиционно почему-то принято считать, что человек мало изменился со времен «античности». На самом деле именно история цивилизации развивается по экспоненте: именно человек и общество, его государственные и общественные институты, как уже писалось выше, развиваются наиболее динамично. Так, всего лишь за годы одного поколения, выросшего уже после развала СССР на Украине, в значительной степени изменилось общественное мнение страны, которое оказалось не только антикоммунистическим и антисоветским, но и русофобским.

Вместе с  тем, говоря о  прогнозе смены  социальных и иных парадигм, мы должны помнить, что будущее уже существует в том или ином виде сегодня, более того, будущие парадигмы формируются задолго до их проявления, что корни многих новых социальных явлений можно обнаружить уже в истории существовании человечества. Особенно важно это иметь ввиду применительно к смене социально-политических парадигм, условия для которых закладываются заранее, порой задолго до самого появления такой возможности. Вот почему в XXI веке изучение истории развития человечества становится практической необходимостью. Так, то же самое «новое» явление русофобства начала XXI века, например, в Европе и на Украине существовало на самом деле еще в XIX веке в Европе, а современный украинский национализм уходит своими корня- ми в средневековую политику Польши, Австрии, Венгрии, а еще раньше до этого — Ватикана. Поэтому и русофобская внешнеполитическая  парадигма  Украины  появилась не сразу и «не вдруг», а антироссийская военная доктрина, принятая в августе 2015 года, — как идеологическая, официальная система взглядов, была заложена  давно.

Применительно к анализу современной и прогнозу будущей МО, например, в Европе, можно сказать, что те новые парадигмы, которые «неожиданно» возникли в XXI веке, имели свою историю, более того, именно опираясь на эту историю произошло возникновение в целом ряде случаев этих парадигм. Так, русофобство на Украине, в Прибалтике, Польше и в ряде стран Скандинавии — отнюдь не феномен второго десятилетия XXI века. Оно существовало отчетливо уже в XIX веке, когда Н. Данилевский писал известную статью о том, почему в Европе не любят Россию — немотивированно, безосновательно и грубо[2].

Другое дело, что в силу разного рода соображений политического характера многие предпосылки для возникновения и смены парадигм сознательно не хотят замечать и учитывать. Так, кампания против пакта «Молотов–Рибентроп», инициированная и поддержанная в СССР, получила свое развитие позже в России, создав фактически предпосылки для возникновения уже не просто антисоветской, но и антироссийской внешнеполитической парадигмы, которая, в свою очередь, может стать в будущем политическим обоснованием для территориальных или имущественных претензий по отношению к России. Вот почему анализ и прогноз парадигм должен исходить из необходимости безусловного анализа существующих предпосылок. Даже если такой анализ и противоречит политической конъюнктуре и идеологическому мэйнстриму. Анализ и прогноз возможной смены парадигм также сталкивается не только с объективными трудностями (недостаток информации, научного осмысления, привыкания к реалиям и т. д.), но и с субъективными препятствиями — прежде всего с сознательным отрицанием этих реалий, по политическим и идеологическим мотивам, нежеланием их признавать, инерцией мышления, а иногда даже обычной человеческой ленью и привычкой. Но, тем не менее, вероятность объективного прогноза формирования и появления новых парадигм не просто существует, но и обязательно должна использоваться максимально при анализе и прогнозе развития того или иного субъекта, актора, тенденции или даже всей МО в целом. Успех в итоге зависит от полноты исторического анализа и способности прогноза. Как справедливо отметил бывший вице-премьер по промышленной политике России Б. Алешин, «… анализ процессов развития отечественного оборонно-промышленного комплекса подчеркивает его историческую преемственность. Отмеченные закономерности структурных преобразований позволяют прогнозировать динамику и направленность развития ОПК в среднесрочной и долгосрочной, перспективе»[3]. Сказанное в полной мере относится и к другим областям человеческой деятельности.

Именно поэтому говорить категорически о невозможности стратегического прогноза смены социальных и политических парадигм нельзя. Более того, внимательный исследователь обнаружит, что будущие парадигмы не только складываются, но нередко и сознательно создаются уже сегодня. Это особенно стало заметно в XXI веке. Такое «социальное конструирование» парадигм сегодня стало практикой, следствием развития стратегического прогнозирования и планирования.

В начале 70-х гг. XX века, например, был начат процесс формирования политической парадигмы борьбы за права человека, которая стала формальной реальностью в 1975 году в Заключительном Акте, подписанном в Хельсинки, и основой для вето диссидентского движения в соцлагере.

Идея получила развитие в XXI веке: растущая роль НЧК и институтов его развития привели к тому, что в начале XXI века творческий («креативный») класс стал ведущей силой современности. И не только экономической, но и социально-политической[4]. Сознательное развитие этого класса и его институтов может иметь решающее значение для будущего сценария развития МО и ВПО, если, конечно же, это осознается правящим классом сегодня. Это даст не только самый мощный инструмент развития экономики, но и самое эффективное средство внешнего влияния («мягкой силы»), а также наиболее быстрое развитие военной силы (ВС и ВиВТ). Собственно «всплески» антиправительственных выступлений в России в 2011–2015 годах имеют под собой именно эту основу.

Кроме того очень важно понимать, что:

—           развитие парадигм может происходить не только последовательно, но и параллельно, одновременно могут существовать и даже развиваться сразу несколько парадигм. Так, в России в XXI веке в экономике существует одновременно несколько укладов — от феодального, социалистического и капиталистического до постиндустриального. Парадокс их существования одновременно с развитием — объективная реальность;

—           появление новых парадигм далеко не всегда отменяет старые парадигмы: простой закон смены парадигм  в действительности не работает «в чистом виде». Как  и прежние уклады, формации и технологии, старые парадигмы остаются в новых реалиях, также как и новые парадигмы, вытесняя старые, не всегда революционно и быстро их заменяют. Этот процесс подробно рассматривался марксистской наукой, в т. ч. когда речь шла о приоритетах политики над экономикой в новых развивающихся государствах, о чем писал еще в советское время академик Н. Симония[5].

Все это говорит о необходимости специального системного и цивилизационного анализа развития МО в области зарождения, существования и будущего принципиально важных парадигм — политических, идеологических,  социальных, технологических и пр., — без которых стратегический прогноз, основанный на экстраполяции развития субъектов МО, становится очень приблизительным и механическим (хотя и наиболее часто практически востребованным).

В качестве хорошей иллюстрации мысли о логике смены парадигм мироустройства в XXI веке можно привести пример из области программирования, где в XX веке происходила эволюционная смена парадигм. На этой диаграмме показано, что разные направления развития языков являются результатом разных парадигм (подходов), развивающихся независимо друг от друга. В частности, на рисунке изображены четыре направления, представляющие функциональную,  объектно-ориентированную,  императивную и декларативную парадигмы. Языки, относящиеся к каждой парадигме, расположены на временной шкале, показанной внизу (но из этого не следует, что один язык развивался из другого).

Рис. 1. Эволюция парадигм программирования

По аналогии с эволюцией парадигм программирования можно допустить, что существующие основные парадигмы развития ЛЧЦ, стран в системе МО будут также эволюционизировать. Более того, могут появляться   одновременно качественно новые парадигмы МО, которые в стратегической перспективе радикально повлияют на сценарии развития международной и военно-политической обстановки. Предсказать их появление не только можно, но и нужно. Для этого часто нужны не способности к анализу и прогнозу, а восприимчивость правящей элиты, которая, как правило, всегда   и во всех странах консервативна, плохо воспринимает что-то качественно новое. Так, в начале 80-х годов А. Подберезкиным была написана работа, суть которой сводилась к двум простым выводам: будущая ВПО будет определяться в основном появлением в конце 90-х годов высокоточного оружия (ВТО) и новых систем боевого управления, связи и разведки (С31). Эта работа решением руководства ИМЭМО АН СССР была запрещена к публикации. Как пояснили — потому, что «стимулировала гонку вооружений, противоречащую политике партии». Известно, что стало в этой области к началу XXI века, то, что не захотели увидеть заранее.

«Социальное конструирование» парадигм развития МО в XXI веке стало широкой практикой. В частности, важнейшее значение имеет парадигма «международной безопасности», сформировавшаяся на Западе в конце XX века, которая воспринимается в XXI веке как «абсолютная безопасность» для США и допустимая опасность, даже угроза — для других государств и наций, что признается, например, в сов- ременной национальной военной стратегии США. В новом (июнь 2015 г.) варианте, например, прямо указано, что важнейшим приоритетом является «обеспечение безопасности США, граждан, союзников и партнеров»[6]. Есть все основания полагать, что эта парадигма будет развиваться и дальше в XXI веке, что должно в будущем привести к ситуации «абсолютной опасности» для всех прочих ЛЧЦ и «абсолютной безопасности» для западной ЛЧЦ. Из этой парадигмы, в частности, развивается вся логика военно-силового противоборства западной ЛЧЦ в начале XXI века, включая «абсолютную безопасность» в форме военно-технических гарантий развертывания широкомасштабной системы ПРО, или развертывания по периметру России десятков тысяч стратегических КРМБ в неядерном оснащении, создающих «абсолютную опасность» для России. В целом можно в качестве примера рассмотреть безопасность в развитии следующих важнейших парадигм МО, а также гипотетическую возможность появления новых парадигм в XXI веке (табл. 1).

Таблица 1. Эволюция основных существующих парадигм и возможность появления новых парадигм МО в XXI веке

Можно констатировать, что области безопасности в начале XXI века произошла революция не только в средствах ведения войны (ВиВТ), связанная с новым этапом информационной революции, но и способами их  применения, что, к сожалению, далеко не всегда нашло свое отражение  в  понимании  большинства  представителей  политической и военной элиты России[7]. Фактически в конце XX века произошли две революционные смены военно-политических парадигм, которые во многом изменили характер войны. Новый характер войны неизбежно меняет и ее политическую парадигму, которая в XXI веке превращается в военно-силовое противоборство западной ЛЧЦ за сохранение контроля над сложившимися в XX веке военно-политическими и финансово-экономическими системами в мире. Это означает неизбежную замену системы международной безопасности, как систему договоренностей, на систему военно-технического и иного силового противоборства.

С точки зрения теоретической и методологической, анализ и стратегический прогноз развития МО в XXI  веке предполагает обязательное и тщательное исследование современного состояния и развития, как основных парадигм безопасности, так и условий для появления новых парадигм в долгосрочной перспективе. Этот метод качественного анализа парадигм во многом альтернативен экстраполяции, широко применяемой в настоящее время. Так, если говорить   о сопоставлении этих методов на примере развития ВМФ РФ, например, то вплоть до 2060 года выстраивается достаточно точный план и прогноз строительства и модернизации основных судов. Вместе с тем возможные (и даже неизбежные) изменения в военно-технической области — развитие средств ВКО, ВТО и пр. — могут привести к необходимости радикального пересмотра таких планов, что не предусмотрено в ГОЗ. Полностью проваленная ГПВ-2005 и ее полностью выполненные другие программы говорят о том, что перечень проблем (о которых говорил еще в 2013 году заместитель министра обороны Ю. Борисов) сохраняется:

—           неправильная оценка ассигнований;

—           высокая инфляция;

—           низкий уровень авансирования;

—           заниженные цены;

—           опережающий рост стоимости ВиВТ[8].

Думается, что менять надо не общие подходы к решению проблем, а всю политику в этой области, всю парадигму строительства ВМФ РФ.

Изменение в соотношении сил в начале века привело   к резкому усилению роли военного фактора в качестве политического инструмента Запада, что, к сожалению, только в 2014 году стало осознаваться правящей элитой в России, в связи с событиями на Украине. Другими словами, во втором десятилетии XXI века произошла смена парадигмы    роли военной силы во внешней политике: все теоретические построения в МО и практические выводы «нового мышления» оказались устаревшими, более того вредными, даже не войдя в практическую реальность, но их носители в правящей элите страны — остались в основном те же.

Аналогичную трансформацию в результате смены парадигм претерпевают и государственные, и даже международные институты, которые в условиях реализации сценария сетецентрической войны превращаются из политических инструментов развития экономики и общества в средства вооруженной борьбы, которые уже, как правило, становятся малопригодны для реализации политических функций. Это, также еще, только предстоит осознать и сделать соответствующие выводы в отношении этих институтов. Признание Конституционным судом летом 2015 года приоритетности национальных норм права над международными — первый шаг в эволюции парадигмы, сложившейся в 90-е гг. XX века. Конфликт на Украине в этом смысле был очень показателен: не только госсекретарь США, но и его пресс-секретари (вспомним «псакизмы») и даже ООН, ОБСЕ и другие международные институты, «вдруг» претерпели мгновенную трансформацию, превратившись в средства ведения не политики, а войны.

Другая сторона проблемы — рост влияния частных парадигм. Так, например, конкретность  развития  сценариев СО, войн и конфликтов, — политическая, экономическая, социальная, военная и иная, — отнюдь не означает, что их развитие принципиально отличается от закономерностей развития сценариев человеческой цивилизации, международной обстановки или военно-политической обстановки, но, вот, сила этого влияния, безусловно, нарастает. Наоборот, можно сказать, что конкретный сценарий СО, в том или ином месте (времени, с участием и т. п.), является одним из частных случаев, частностью реализации более общего сценария, о чем подробнее писалось выше[9]. И, что очень важно, не может ему принципиально противоречить. Так, формирование СО на Украине в 2014–2015 годах происходило под сильнейшим влиянием таких невоенных факторов, как информационный, социально-культурный и цивилизационный. В частности, языкового фактора, когда «фронт» боевых действий фактически совпадал с границей преобладающего населения, говорящего на русском языке. А СО на Украине в 2015 году определялась во многом результатами конкретных боевых действий зимы 2015 года. В конечном счете, как оказалось, военные парадигмы решительно повлияли не только на переговорный процесс в Минске, но и на все международные отношения и формирование МО в 2015 году. Именно поэтому в стратегическом прогнозе необходимо уделять внимание появлению новых  и смене «частных» парадигм — экономических, научных, политических и военных, — их влиянию друг на друга.

В частности, формирование «русофобской политико- идеологической парадигмы» в украинском обществе привело не только к войне на Юго-востоке страны, но и фактическому, политическому расколу: выборы в Верховную Раду Украины, состоявшиеся в октябре 2014 года подтвердили эту закономерность. Даже в находящихся под контролем украинской армии регионах (Днепропетровске, Мариуполе и др.) большинство получил «Оппозиционный блок», который ассоциировался у многих с сепаратистами. Но, одновременно, мы наблюдаем, как стремительно политико-идеологическая русофобская парадигма реализуется в военной парадигме (Военная доктрина Украины, принятая в августе 2015 г.), внешнеполитической доктрины Украины (ассоциации с ЕС), социокультурной политикой, информационной и прочей деятельностью украинской элиты.

Сказанное также означает, что при формировании современной МО и ВПО значение невоенных факторов возрастает параллельно с усилением значения военной силы. Получается парадокс, требующий объяснения: одновременно в политике происходит усиление фактора военной силы и политических (невоенных) средств. Происходит труднообъяснимое — усиливают свое влияние обе составляющие политики. Это можно объяснить только тем, что «невооруженные» (невоенные) средства насилия начинают выполнять функции военных средств, сами становятся оружием. В частности, если речь идет об информационных, кибероперациях, политических диверсиях и пр. средствах, которые многие российские военные теоретики по-прежнему относят к традиционно невоенным средствам борьбы. Но не только. Меняется и военная организация государства, в структуру которой, например,  в США уже включен бизнес и общественные организации  в мирное время (в СССР это было только в период деятельности ГКО во время войны).

В условиях системной сетецентрической войны, это также значит, что средства вооруженного насилия, прежде всего традиционные, отнюдь не являются единственными  и решающими средствами войны. Так, в рамках старой парадигмы этнополитического развития Украины, например, проблема взаимоотношений разных наций и культурных архетипов будет сохраняться еще долго, но решаться она будет силовыми и даже вооруженными средствами в рамках внутренней политики (рис. 2)[10].

Рис. 2. Разделение Украины по этнополитической парадигме развития

Очевидно, что в этом случае стратегический прогноз не только для Украины, но и для России будет во многом определяться прогнозом этнополитической парадигмы развития. Если силовые и даже военные средства будут использоваться против русскоязычной части граждан Украины, то Россия просто не сможет остаться в стороне от такой политики. Пока что, к сожалению, вектор развития парадигмы силовой политики в отношении русскоязычных граждан только набирает обороты, а в отношении России — превратился   в откровенно враждебный.

Другими словами не только на Украине, но и во всей западной ЛЧЦ произошел серьезный пересмотр значения политических и военных средств, в том числе и в целях ведения войны, в пользу силовых, превратившихся в военные средства политики.

Представляется, что в анализе и стратегических прогнозах развития МО требуется делать акцент на феномене парадигм, внимательно анализируя:

—           развитие существующих парадигм и прогнозируя их состояние на будущее;

—           возможность появления принципиально новых парадигм;

—           взаимодействие и «сосуществование» старых и новых парадигм;

—           последствия развития старых и появления новых парадигм для факторов, акторов и тенденций формирования МО и ВПО.

Такой многофакторный анализ и прогноз должны стать обязательной частью анализа и прогноза развития МО в целях повышения эффективности практической деятельности исполнительных и законодательных органов власти в России. За последние 30 лет существования СССР и ОВД, Рос- сии и СНГ происходила быстрая смена основных парадигм, которую не могли прогнозировать или предсказывать. Во многом, как представляется, не только потому, что не умели, но и потому, что не было «социального заказа», а правящая элита и органы власти категорически боялись таких прогнозов и предсказаний, не допуская их подготовки.

С точки зрения развития теории и методологии анализа и прогноза развития МО такая ситуация абсолютно не допустима. Правящей российской элите необходимы не только анализы и прогнозы, основанные на богатом и качественном эмпирическом материале, но и оценки и прогнозы развития парадигм политико-философского, абстрактно-логического порядка и технократического характера.